другие «дикие» овощи.
Где ты, Олег? Где ты, мой верный «Пятница» Нина?
И почему мама и папа оставили меня одну?
Зареванная, с любимым «Таинственным островом» в объятьях, я заснула за полночь, не выключив лампу. Лизавету я так и не дождалась.
С формой все уладилось. Заглянула за мукой наша соседка тетя Марина, спросила о маме, показала, как подшить подол платья. Потом с ее старшей дочерью Лесей из девятого-а мы вместе пошли на Карла-Маркса и купили тетрадки и перышки с номером семьдесят два. Осталось только выстирать и отгладить штапельный красный галстук. Таких галстуков в классе было немного, у большинства были сатиновые. Они лежали на шее, как хомут, и кончики у них свивались в трубочку. Только у одной девочки в классе галстук был шелковым — у Жанны Терашкевич. Отчим привез его из Риги, а у нас в городе такие не продавались.
Букет для англичанки, новой классной, я собрала из наших роскошных садовых георгин. Мама их обожала и много клубней привезла из города Чернигова, где мы жили до этого, из сада Хомы Коцюбинского — селекционера и брата знаменитого украинского писателя. У Хомы Михайловича даже пальма в саду росла. В кадке. На зиму ее вносили в дом.
В то первое сентябрьское утро я была почти счастлива, когда спешила к любимой четырнадцатой школе. Она была от нашего Студенческого переулка довольно далеко. Зимой приходилось выходить из дому за час до занятий. Здание было двухэтажным, с печным отоплением и туалетом во дворе. Но зато это была женская школа-десятилетка.
До официального построения учеников в большом школьном дворе все было, как обычно. Все мерялись, кто как вырос. Показывали друг другу, какие учебники удалось купить на черном рынке или достать у старшеклассников. Мне почти все учебники перешли по наследству от брата, который был на шесть лет старше.
Линейка тоже прошла, как всегда: с выносом школьного знамени, Первым звонком и призывом к пионерам «К борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы!», на который все дружно отвечали — «Всегда готовы!», и вскидывали руку над головой. Мне казалось, что это клятва всегда отважно защищать все хорошее и доброе и сражаться за справедливость. И я кричала вместе со всеми так громко, как могла.
Но постепенно, еще не доверяя себе, я стала понимать, что лично для меня в школе начались бо-ольшие перемены.
На то, что меня пересадили на последнюю парту я особого внимания не обратила. Сидеть перед учительским столом мне не нравилось. Странно было лишь то, что Галя Ломберт, которая в четвертой четверти стала моей соседкой вместо Нины Книттер, ко мне даже не подошла ни до уроков, ни на переменах. Сама я несколько раз порывалась завязать с ней разговор, но ей тотчас же нужно было куда-то уходить. Нарочито обходили меня стороной и еще несколько девочек, хотя я с ними раньше не ссорилась. Но большинство одноклассниц были мне рады. Например, Натка Будницкая, с которой мы вместе выступали на смотре самодеятельности с басней «Ворона и Лисица». То есть выступала она, а я лишь изображала ворону с куском бумаги во рту, потому что сыр не выдержала и съела.
Натка была маленькая — мне по плечо, с темно рыжими тугими косичками, зимой все пять лет ходила в одном и том же зеленом австрийском пальто, полученном от родительского комитета. Но голос и дикция у Натки были необыкновенные, рассчитанные на величественную королевскую особу. И она страстно мечтала стать диктором на радио. Вот и в первый день она уже донимала меня новыми стихами, которые выучила за лето. Это были военные стихи Симонова и Луговского. У Натки было отличное чутье на талант и современность. А я в это время читала Надсона.
— Татка! — предложила она мне. — Пойдешь со мной в Дом Пионеров? Там кружок художественного чтения. Как ты думаешь, может меня возьмут, пока я двоек по математике не нахватала?
Потом был пионерский сбор. Как всегда, предлагали фамилии нескольких девочек, чтобы выбрать председателя Совета отряда, потом звеньевых, редколлегию и члена Совета дружины. Фамилии писала на доске наша пионервожатая Лора из девятого класса. Среди них была и моя. Потом началось голосование. Лора считала поднятые руки. Получалось, что за меня как председателя Совета отряда, проголосовало большинство. Лора уже собиралась это объявить, как ее подозвала к себе наша новая классная руководительница, которая сидела на первой парте у окна. Они о чем-то пошептались, а потом Лора подошла к доске и стерла мою фамилию вместе со всеми голосами. В классе поднялся шум.
— Тише, ребята! — повысила голос Лора. — Таня Костенко уже два года подряд выбиралась председателем, а нужно, чтобы в пионерской работе участвовал каждый ученик.
Все стали на меня оглядываться. Я почувствовала себя так, как будто меня уличили в чем-то нехорошем, и щеки у меня запылали.
Председателем Совета отряда выбрали Жанну Терашкевич. Жанна была высокой красивой девочкой, которая любила посмеяться по любому поводу. До прошлого года у нее была другая фамилия, и пятерки в ее дневнике были редкими гостями. А в пятом классе у нее появился новый папа, полковник Терашкевич. Он сказал Жанне, что сделает из нее отличницу и почти сдержал свое слово: в табеле за пятый класс у Жанны стояли только три годовые четверки. Терашкевич очень гордилась тем, что новый папа каждый день проверяет ее уроки и иногда вырывает листы и заставляет переписывать домашнее задание даже по ночам. Многие завидовали тому, что у Жанны появился папа, но никто не хотел переписывать домашние задания по нескольку раз.
В конце собрания, когда выбрали весь пионерский актив, Клава Пасько удивленно спросила:
— А кто же без Костенко в редколлегии рисовать будет? Я заметки собираю, Ломберт переписывает. А заголовок? А карикатуры?
— А раньше, как вы устраивались? — спросила вожатая. Она тоже была у нас новенькой.
— Раньше Таня Костенко председателем Совета отряда была и нам помогала.
— Ну, мы и сейчас попросим ее помогать редколлегии. Это будет ее пионерское поручение в этом году. Согласны?
Все промолчали. А я только плечами пожала, даже не встала. Но Лора быстренько свое предложение сама и поддержала:
— Против никого? Значит, принято единогласно.
Натка не выдержала и фыркнула.
А я, оказывается, уже привыкла к двум красным полоскам на рукаве — знакам пионерского отличия. И теперь это обернулось для меня «знаками ранения самолюбия средней тяжести».
Мне было обидно, и если бы на меня так часто не оглядывались девочки с передних парт, я
