входить, только когда они полностью остановятся, а до этого — вжиматься в стену.
“Ты доигрался, Глебушка, — думал он про себя в тот момент. — Этот чёрный смерч — это последнее, что ты видишь в своей жизни, — в чёрный смерч для него скрутились звёзды на ночном небе. — Ты сейчас умрёшь”.
Это полное и безоговорочное осознание смерти будет потом годами мучить Глеба. Психологическая травма. Как-никак именно на всяких пьянках уже у подпитого Глеба друзья-товарищи будут набираться храбрости, чтобы спросить: “Что случилось тогда с поездом?”. И подвыпивший Глеб раз за разом будет плакать, рассказывая. Не страшно то, что чуть не погиб — люди постоянно едва не погибают, чуть-чуть, как говорится, не считается. Именно это осознание, стопроцентная уверенность, что жизнь закончилась — вот, что страшно.
В конце концов, амплитуда движения состава иссякла, и потерявший сознание Глеб упал под поезд. Вагон ещё медленно двигался, и остаться бы Глебу без ног или без рук, или без головы, но Катя, на глазах которой произошёл этот ужас, спрыгнула под ещё движущийся состав и вытащила из-под него жирную рыжебородую тушу.
Первое, что помнит Глеб — это как он полз вдоль железнодорожных путей. Под руками то ли пепел, то ли прах — серый, почти жидкий. Глеб полз на четвереньках, а из носа у него выстреливала кровь, не текла, а выстреливала с перебоями, словно из шланга.
— Суки!! — вопил он невменяемый на всю округу. — Я! Чуть! Не! Сдох! Суки, я чуть не сдох из-за вас!
Подбежала Катя и помогла ему подняться на ноги. Её всю трясло от ужаса. Глеб пытался её успокоить, но ничего не выходило.
— Катя, — тут он вспомнил, — я же тебе стих посвятил! — к слову, Катя тоже написала Глебу четверостишие в честь дня рождения на советском пропагандистском плакатике “Не пей метилового спирта!”. (Плакат потом кочевал из комнаты в комнату в общаге, пока Максим Землянский его не похерил где-то вместе с другими плакатами Глеба, которые были дороги его памяти).
И Глеб прочитал перепуганной девушке посвящение — дурак, нашёл как приводить в чувства:
— Ввести б пароль в консоль пространства,
Чтобы кто-то думал о тебе,
Чтобы своей душой твоей души касался,
Как листик жёлтый — гладь воды.
От подобных стихов девушке стало ещё хуже — её трясло, словно через тело пустили электричество.
— Катя, приди в себя! Катя, успокойся! — увещевал её Глеб, но без толку. — Катя, если ты не придёшь в себя, я тебе всеку! — пригрозил он. — Клянусь, я всеку тебе!
Ничего не помогало, и он вмазал ей пощёчину (за которую он потом несколько раз извинялся по СМС). Катя тут же пришла в себя, захлопала глазками.
— Господи, — она оглядела Глеба, — ты весь в крови. Как ты на ногах вообще стоишь? Пойдём, — она повела его в сторону.
Тут Глеб обнаружил, что идти ему слегка проблематично — приходилось широко расставлять ноги, как когда впервые покатался верхом на коне.
Как-никак, ему только что целый поезд въехал в копчик. Как результат — протрузии дисков, грыжи позвонков и повреждение так называемого “конского хвоста” — пучка нервов внизу поясницы.
— Вам повредило копчик, — сказал также потом лечащий врач. — Его загнуло в родовые пути. Они есть и у женщин, и у мужчин. Вам это ничем не грозит, а вот женщина с такой травмой больше не смогла бы родить — выходящий наружу плод просто разрезало бы пополам торчащей костью.
— Ну, я рожать ни за какие шиши не собирался, так что нехай торчит, — отшутился тогда Глеб.
Тем временем Катя подвела помятого Глеба к лестнице на перрон и усадила на ступеньки. Тут подошли Ян с толпой мужиков — контролёров.
— Жив? — спросил один из них.
— Жив, цел, орёл, — проговорил весело Глеб популярный тогда мем.
Контролёры молча ушли, и поезд двинулся дальше.
— Глеб, смотри, что я зато спас, — расплылся в улыбке Ян и протянул купленный по дороге торт (взятая поиграть гитара осталась в вагоне).
— О, дай-ка его сюда, — Глеб с улыбкой принял торт, а затем злобно швырнул его в дерево.
У него снова началась истерика, он орал матом, и бился головой об холодное железо перил. Катя с Яном бегали вдоль деревьев, пытаясь поймать связь, чтобы вызвать скорую.
Вскоре подъехала белая машина с красным крестом.
— А ну заткнись! — очень правильно и верно скомандовала медработник. — Ощупай себя — что болит, всё цело?
От её приказного тона Глеб тут же захлопнул верещалку и принялся себя ощупывать. Когда он провёл рукой по коротко стриженой голове, то почувствовал странное — она оказалась не круглой, а треугольной формы — что-то из неё торчало.
“Череп раскололо!” — испугался Глеб.
— Ч-что это? — дрожащим пальцем он показал на макушку.
Врач нагнулась, пригляделась, раздвинула волосы.
— Шишка.
— Них… хуя себе шишка… — не нашёлся, что ещё сказать Глеб.
Его взяли под руки, и повели в машину.
Тут до Глеба дошло, что чёрт с ним, что он чуть не умер — мама его чуть без сына не осталась, младшая сестра чуть не осталась без братика!! От этой мысли у него из глаз брызнули слёзы.
Его уложили на каталку и сделали укол-другой обезболивающего. Поехали. Ян с Катей сидели рядом.
Глеб вытащил из карманов телефон и цифровик — он не заметил тогда, что цифровик пополам сломало.
— Возьмите, — сказал он ребятам. — А то эти, — он махнул головой в сторону кабины, — ещё скажут потом, что ничего у меня с собою не было.
Ещё свежи у Глеба воспоминания, как он проснулся как-то в обезьяннике, и ему заявили, что сумки с ноутбуком с ним не было (но это отдельная история). А ещё этот Армен из Армении, который как-то подвёз заблудившегося ночью на Новослободской Глеба и вытащил у него из кармана мобильный.
Ночью в больнице подмосковного города Пушкино, куда привезла пострадавшего скорая, его возили по различным помещениям в такой спешке, какую обычно изображают в кино и сериалах, когда полицейский получает ранение, и его жизнь висит на волоске.
Тело начинало отказывать, но ещё работала правая рука, и Глеб помогал ею врачам открывать двери комнат, в которые его ввозили.
Врачи срочно хотели получить анализ его мочи, но тело Глеба не слушалось. Пластмассовая прозрачная бутылочка с ручкой так и оставалась пустой. Медбрат завёз Глеба в туалет.
— Звук воды должен помочь, — сказал он, и включил один за другим краны.
Но ничего не помогало. Глеб держал бутылочку у пениса, и всё. Голова, правая рука — остальное тело как будто ему не принадлежало.
Тут
