жизнь. Пиромант с какой-то отрешенностью и ненормальным равнодушием пришел к этому пугающему умозаключению: он мертв. И это вдруг совершенно перестало волновать. А потом понял, что незнакомец отнял ладонь от его лица. Финстер на миг увидел свое тело как будто со стороны, и им овладело презрение к самому себе. Жалкий кусок мяса с перекошенной от ужаса физиономией, который еще немного побудет теплым, а потом его зароют в землю, где он разложится, его пожрут черви, оно истлеет и обратится в прах. Стоило за него цепляться? Финстер усмехнулся, воодушевленный неземной легкостью и свободой. И увидел обращенные на него глаза.
Не два серебряных зеркала. Два непроглядных черных провала в ледяную бесконечную бездну.
Финстер разразился немым воплем ужаса, хотел вырваться, но вдруг осознал, что бездна крепко держит его и затягивает в бездонную пропасть, где ждет лишь вечность в пустоте и безмолвии. И еще он осознал, что видит наполняющие бездну одиноко скитающиеся в безвременье и забвении туманные, размытые и нечеткие фигуры. Он знает некоторые из них. Двух точно. Когда-то они были знакомы. Когда-то их что-то связывало. Но что?..
Это был последняя осознанная мысль Хуго Финстера.
Незнакомец уложил бездыханное тело учителя на мостовую. Андерс ни жив ни мертв свернулся под стеной и дрожал в надежде, что явившийся за наставником дьявол ночи, Исби-Лин, забыл про ученика. Наверно, это было даже так — отродье Той Стороны, выдернув ужасный кинжал из груди учителя, тяжело поднялось во весь рост, едва заметно покачнувшись и хрустя напряженной шеей в свете догорающего пламени, объявшего улицу. Его пробила короткая дрожь, словно он вдруг оказался на жгучем морозе. Плечи осунулись, но тут же напряженно расправились. Наверно, дьявол ушел бы, не тронув Андерса — уже даже сделал неуверенный, тяжелый и шаткий шаг в ту сторону, откуда явился. Но вдруг замер. Наверно, Андерс издал слишком громкий всхлип или стон, выдав себя. Голова незнакомца повернулась на напряженной, дрожащей шее, и тут Андерс едва не лишился чувств.
Их разделяли два десятка шагов, но ученик, оставшийся без учителя, увидел смотрящие на него пронзительные нечеловеческие глаза, заполненные движущейся жуткой белесой мутью, как будто в упор. И лицо с дрогнувшим на щеке шрамом. Возможно, это была судорога. Возможно, жуткая ухмылка, скривившая губы незнакомца.
Наверно, Андерс все-таки потерял сознание. В чувство его привел грохот обвалившейся с подожженной стены известки. Незнакомец исчез. Андерс остался один на узкой шамситской улочке, на которой догорал мусор и подожженный чарами камень. Один, с четырьмя истекшими остывающей кровью трупами.
Андерс вскочил.
Андерс пронзительно завопил.
Андерс бросился бежать в спасительную тьму.
* * *
Шамсит спал.
Ему не было дела до тех, кто нарушил законы Альджара и прогневал мстительных ночных духов Эджи.
Глава 1
Томаццо Элуканте, ворча себе под нос, нехотя спускался по широкой лестнице в гостиную своего особняка. Он не любил, когда его отвлекали от работы. Как магистр Ложи, деканус Элуканте считал свой долг превыше всего. Особенно если кроме него в этом варварском краю Ложе просто не на кого больше положиться.
Еще на выходе из рабочего кабинета он услышал доносящийся из гостиной заливистый женский хохот. Элуканте недовольно поморщился. Нет, к женщинам магистр относился положительно, по крайней мере, до тех пор, пока супруга не подала на развод, не пожелав отправиться с ним в «командировку» неустановленных сроков при Имперском дипломатическом посольстве в кабирской столице. Однако, как любой деканус Ложи, Томаццо Элуканте считал воспитание и дисциплину главной добродетелью. Особенно для женщин. Хохочущая в присутствии посторонних женщина — признак распутства. А распутная женщина…
Элуканте замер, вцепившись в перила и так и не опустив ногу на мягкий ковер, застилавший пол от подножия лестницы до самых входных дверей. Дыхание сперло в зобу. Глаза вылезли из орбит. Жаркий этельский полдень превратился в пекло.
Томаццо Элуканте увидел спустившееся с небес божество. Ангела, облеченного в прелестнейшую оболочку из чувственной плоти. На мгновение весь мир перестал существовать, сузился до изящной маленькой фигурки, объятой чистым, ярким светом и ставшей центром всего мироздания. На мгновение пропали все звуки, кроме нежнейшего голоса, пропевшего в перерывах между взрывами заливистого, звонкого смеха:
— Мagnifique, mon amour! Je veux les mêmes tapis dans notre chambre!
По грузному телу Элуканте пробежала сладострастная дрожь, отразившаяся постыдным, но приятным напряжением в паху. Губы непроизвольно расплылись в кретинской улыбочке влюбившегося мальчишки. Еще более кретинской оттого, что влюбившемуся мальчишке недавно стукнуло сорок шесть.
— Bien sûr, ma chéri, je t’achèterai tous lestapis dumonde, — вдруг ворвался мерзкий мужской голос, с циничным треском расколовший весь чистый и светлый мир магистра Элуканте на мелкие осколки.
Деканус смущенно кашлянул, неловко ставя ногу на мягкий ковер. Внезапное видение истаяло, возвращая его в реальность, в которой по-прежнему было до неприличия душно и жарко.
Элуканте увидел молодую пару, стоявшую посреди его гостиной. Мужчина, едва ли старше тридцати, был высок, ладно скроен и худощав, со слащавым, холеным лицом с черными тонкими усиками и короткой бородкой, с модно стрижеными, но растрепанными черными волосами. Одет тоже по последнему слову ландрийской моды, но ворот белой рубашки фривольно расстегнут, дорогой сюртук небрежно распахнут. Одним словом, типичный избалованный франт, вырвавшийся из-под родительского надзора и ушедший в отрыв прямо сходу. Подозрительно блестящие глаза выдавали его постыдные и пагубные пристрастия с потрохами. Левой рукой франт расслабленно и нескромно обнимал свою любовницу за талию. По крайней мере, делал вид, что талия у нее именно там, а он просто плохо разбирается в наименованиях частей женского тела.
Женщине на вид… Элуканте нахмурился. Он практически без ошибок умел определять возраст людей на глаз, но в этот раз умение подвело. Женщина была молода, ничего точнее деканус сказать о ней не мог. Невысокого роста, обладала точеной подтянутой фигуркой, кукольным личиком с пухлыми губками и огромными глазами, подведенными черной тушью. Из-под широкополой шляпы выбивались упрямые пшеничные локоны густых длинных волос. Изящную длинную шею украшала тонкая золотая цепочка с кулоном-рыбкой. Мочки ушей отягчали золотые серьги с сапфирами. Тонкие запястья обвивали золотые цепочки и браслетики тоже с сапфирами. А вот изящные длинные пальчики с ухоженными ногтями были без колец. Зато Элуканте обнаружил золотой браслет даже на левой лодыжке блондинки. Наверно, подумалось ему, у нее и в пупе золото с сапфирами, как у расфуфыренной кабирской потаскушки в шелковых шароварах. И вдруг декануса как громом поразило. Он еще раз опустил глаза на стройные белые ножки блондинки. Вот туфли на невысоком каблуке, вот браслет на левой лодыжке, а вот голени и… колени? Только сейчас до него дошло, что одета блондинка в легкое нежно-голубое платье с едва прикрывающей колени юбкой, открытыми плечами и глубоким вырезом, выставляющим аппетитную, высокую грудь в наиболее выгодном свете. Левой рукой блондинка кокетливо раскручивала небрежно лежавший на голом плечике раскрытый солнечный зонт. Правой — обнимала любовника, тоже бессовестно делая вид, что у нее проблемы с ориентированием. И бесстыже лезла к нему целоваться. На людях!
За спинами бесстыдников кряхтел неприглядный сутулый слуга средних лет с парой тяжелых чемоданов и в дорогом цилиндре набекрень. Видимо, хозяин использовал его голову как подставку. На него Элуканте не обратил внимания. Он не замечал прислугу даже в собственном доме, поэтому периодически считал, что двери открываются сами, уборкой, готовкой и стиркой занимаются зачарованные спецсредства, которым не знал точного названия, а сообщения о прибывших гостях передаются по эфирным каналам.
Пока Элуканте не обозначил свое присутствие кашлем, франт нахально и бесстыже тянулся губами к пухлым, сложенным бантиком, губкам своей любовницы. Услышав магистра, блондинка отвернула голову, нагло сверкнув на него необычайно яркими и ясными бирюзовыми глазами. Франт скользнул губами по подставленной щечке любовницы, тоже поворачивая на декануса голову. Широко, приветливо и пьяно улыбнулся. Блондинка слегка отстранилась от него. Франт не прекратил обнимать ее и не поднял
