руках у Маленького палка, возле колена синяк.
Но вдруг меж всхлипываний и жалостных подвываний Маленького я различаю слово — «змея».
Бабуля Марья Дмитриевна и жена моя переходят к новой версии: Маленький сражался со змеей этой вот палкой и нечаянно ударил себя. Я стою неподалеку и молча внимаю и воплям пострадавшего и словам женщин. Маленький сидит на коленях у бабули Марьи Дмитриевны, и руки ее оглаживают, исследуют и врачуют. Рядом стоит с мокрым полотенцем жена. Я, очевидно, не нужен.
Но вот произнесено слово «змея», и я настораживаюсь. Тут я знаю, кажется, больше женщин-утешительниц. Они слышат о змее от Маленького в первый раз, а я уже во второй.
ТАЙНА ЗМЕИ ЕЩЕ НЕ РАЗГАДАНА
В первый раз о змеях я услышал от Маленького еще в городе, на вокзале. Жена и бабуля Марья Дмитриевна отлучились в привокзальные окрестности за покупками, а мы с Маленьким ждем их, стоя на платформе и ведя мужской разговор. Я говорю Маленькому, что вот, мол, приедем на дачу, пойдем в лес за ягодами. Маленький поднимает на меня настороженные глаза и говорит с опаской и на всякий случай придвигаясь ко мне:
— Там змеи.
Я с возможно более авторитетным видом заверяю, что змей в наших комаровских лесах нет. Но Маленький не верит. Я это вижу ясно. Страх нельзя одолеть логикой. Но я настаиваю именно на ней. Я утверждаю, что в наших лесах змеи невозможны и что ни мне, ни кому другому из комаровских жителей они никогда не попадались. Маленький твердит свое, и страх не уходит из его глаз.
Наш бесплодный спор прерывается приходом наших дам, и мы идем к вагону. Мы благополучно усаживаемся в него, благополучно достигаем Комарова и благополучно живем в нем весь день. А наутро следующего дня вдруг возникает жуткий призрак змеи.
Это загадка. В окрестностях нашей дачи действительно нет никаких змей, даже ужей. Что же это за призрак, так напугавший Маленького?
ТАЙНА ЗМЕИ РАЗГАДАНА, НО НЕ ОБЪЯСНЕНА
Руки бабули Марьи Дмитриевны и жены заняты были милосердной работой. Плач постепенно стихал. Строились новые гипотезы. Жизнь Маленького входила в обычное русло. Но тайна оставалась тайной и тяготела над нами до самого обеда.
За обедом подали салат из свежих огурцов и помидоров. Маленькому он пришелся по вкусу. С особым удовольствием он уплетал огурцы. Он их очень любил.
Мирное застолье прервалось самым неожиданным образом. Маленький, не донеся вилку до рта, бросил ее на стол и закричал:
— Змея! Змея!
Он с ужасом глядел на меня. Я ничего не понимал. Маленький снова вскрикнул:
— Змея! Змея!
Он протянул дрожащую руку и, указывая пальцем на мою шею, страдальчески сморщился. Я провел ладонью по своей шее и на всякий случай встряхнулся. Ничего. Никакой змеи не было. Но бабуля Марья Дмитриевна что-то все же увидела на мне. Она протянула руку к вороту рубахи и сняла с него длинную мохнатую гусеницу.
Так вот она — эта страшная змея, перед которой так трепетал Маленький. Оказывается, это всего-навсего гусеница. Маленький боялся гусениц.
Бабуля Марья Дмитриевна встала из-за стола, выбросила гусеницу за ограду сада и возвратилась к столу. Этим эпизод с гусеницей был для Маленького исчерпан. Что касается меня, то тут дело обстояло сложнее. Я не мог удовольствоваться установлением факта, что мнимая змея — это только гусеница. Этого мне было мало. Меня интересовала не гусеница, а отношение к ней Маленького. Откуда у него этот страх? Когда он родился? Где впервые увидел Маленький гусеницу, так его поразившую и напугавшую своей мохнатостью и странными движениями?
Механизм страха труднообъясним. Что такое страх? Прежде всего — это слабодушие. Но что такое слабодушие? По совести говоря, я не знаю, что это такое, но я знаю, и твердо в том убежден, что оно недостойно человека. Трусость и слабодушие унижают человека, грязнят его душу. Я ненавижу и презираю слабодушие и трусость. Я осуждаю их. Я осуждал Маленького и не скрывал этого от него. Я высказал ему свои суждения в лицо в категорической и даже резкой форме. Осуждать ведь нельзя вполовину.
Маленький не принимал моих резонов и долго еще не мог успокоиться. В конце концов он утешился огурцами, к которым вернулся и которые он любил. Любовь поборола страх, и он исчез. Любовь победила, хотя это была всего-навсего любовь к огурцам. Так еще раз было доказано, что любовь всесильна.
СЛОВО ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ ГВАРДИИ РЕШИТЕЛЬНЫХ
Я стоял с Маленьким возле буйно разросшихся кустов шиповника и думал. Я пришел сюда, чтобы думать. Враг разоблачен. Но он не уничтожен. Что я должен делать дальше? Я оглядывал темные непричесанные кусты с великолепными алыми пятилистниками. Я искал союзников в борьбе, которую я должен начать. И я пришел сюда.
Я люблю шиповник и очень уважаю его. Он стоек и храбр. Он полон жизненных сил. Он неприхотлив, щетинист, упруг. Он умеет постоять за себя. Он молодец.
В нашем саду много шиповника. Нынче вокруг материнских кустов буйно разрослась молодежь. Они смелы и энергичны, эти Маленькие, и за это я их вдвойне люблю и втройне уважаю. Они храбро уходят в сторону от материнских лон, сидящих в рыхлой обихоженной земле, и в своем стремлении к самостоятельной жизни проклевывают твердый грунт садовых дорожек.
Они полны решимости бороться и победить. Пробив крохотными росточками твердый грунт, они вырываются наружу и идут в рост. Но они не только растут. В этот же первый и самый трудный сезон свой они начинают цвести.
Мы с Маленьким стояли возле одного из этой зеленой Гвардии Решительных. Он мал и кудряв. Ему пошел второй месяц. Он едва поднялся от земли, но уже зацвел. Цветок его свеж и ярок. Он молод и силен. Жизнь прекрасно сверкала в его пурпурных лепестках.
Я указал на него Маленькому:
— Смотри.
Маленький посмотрел на раскрытую ладошку цветка. Потом посмотрел на меня. Он смотрел на меня, подняв ко мне маленькое лицо, и я сказал в это обращенное ко мне лицо:
— Ты обязан быть храбрым.
Маленький не спускал с меня глаз. Он не понимал. Но он слушал. Его поднятое ко мне лицо слушало. И я повторил:
— Ты обязан быть храбрым.
Да. Обязан. Я не только говорил это. Я требовал этого. И твердо решил бороться за это. Здесь, возле шиповника, я начал борьбу за Храброе Сердце.
СОЮЗ ХРАБРЫХ
Так мы стояли
