тогда дух обретет покой и займет место у огня рядом с духами предков, будет вечно и незримо присутствовать возле живых, радоваться, охранять дом и давать советы тем, кто однажды придет следом. А судьба того, кто не смог принести этой немудреной жертвы — вечно скитаться вдали от родины, в тех местах, где настигла смерть. Кто захочет такой участи? Той, что страшит сердце сильнее самой гибели… Правильно, никто не хочет. Да вот только выбор невелик…
Черные пятна обсидиановых очков выжидательно обернулись к Ранхуру. Так стая смотрит на своего вожака. И тогда маленький степняк понял. Понял и улыбнулся. Лопнула корка обмороженных губ, в трещинах показалась кровь, но Ранхур не замечал этого.
— Выше нос, ребята! Нет у нас больше ни очагов, ни предков… ни хрена у нас нет. Мы у нас есть… горы эти да небо. Здесь наш дом… И родина тоже здесь. Так кому же ее беречь, как не нам? И пока живы, и когда подохнем — мы здесь навсегда. Ни шагу назад: ни сейчас, ни через тыщу лет… когда и костей-то наших следа не останется. Это судьба, ребята. Не станет нас… забудут войну… не вспомнят горных стрелков из «Обсидиана», а души наши, как и прежде, денно и нощно, века напролет будут вечно стоять на страже ледяных перевалов Эфель-Дуата…
Это судьба…
Подъем!
(2007)
Песня про «Обсидиан»[5]
Время идет, не видать пока —
Такими нас создал Эру,
Лучше занятия для стрелка,
Чем жить на обломках веры,
Ведь нам же в Арте — ни в явь, ни в хмарь,
Только к земле сожженной,
Неси нас в битву, Харт’ан Гортхар,
На крыльях чернознаменных.
Вспомнить попробуй в клочьях тумана
Горных стрелков из «Обсидиана»,
Хмурых героев проигранных битв забытой войны.
Тех, кто втоптал осколки закона
В непогрешимость горного склона,
Капельки яда вместо клыков погибшей страны.
Арта дробится на зеркала
В редакции новых истин,
Но песни гордой летит стрела,
Листая века со свистом.
И пусть злое солнце жжет нам глаза,
Пусть хлещет ветер серый,
Пусть мы уже не придем назад,
Но все ж нами выбор сделан.
Пики снегов горной вершины,
Рокот имен в шуме лавины,
Мир на ладони, хмурого неба взгляд свысока.
Верное слово, крепость металла,
Вечная стража у перевала,
Днесь и отныне, славься в посмертье участь стрелка!
(27.11.2006 г.)
По следам «Обсидиана»
Горел костер. На небольшом плато, там, где два пологих утеса сходились наподобие гигантской каменной чаши, вокруг огня сидели пятеро. Булькал походный котелок, рюкзаки под туго натянутым тентом вкушали ночной покой, отдыхая от влажного тепла спин и напряженного пыхтения своих уставших хозяев. Вдали чернел откинутый полог четырехместной каркасной палатки.
— Ну так вот… — девушка с тонкими чертами лица и заостренными, сплошь истыканными пирсингом ушками продолжала начатый рассказ. — А он начал меня грузить… Ну нет, ну вот на самом деле — на фига я должна знать, через какое время конденсат возвращается в трубы бойлера, а? А потом поглядел на чертеж и ухмыльнулся противно так: «знаете», говорит, «девушка, ваш котел больше на Чашу Галадриэли похож…» Нет, ну как вам, а? Я, может, две ночи не спала, его чертила! Козел…
— Нимродэль! — укоризненно оборвал ее сидевший на корточках смуглый черноволосый парень. — Ну уж от тебя никак не ожидал…
— А как мне его еще назвать? — взорвалась девушка, и взмахнула рукой, да так неловко, что алюминиевая кружка, жалобно плеснув вверх фонтаном кипятка, со стуком покатилась по земле.
— Эй! Чего у вас там? — окликнул из темноты мужской голос. — Все живые иль через одного?
Смуглокожий парень улыбнулся во все тридцать два сияющих зуба.
— Да тут Делька так сильно матом ругалась, аж чай пролила!
— Че…го? Делька?! Матом?!
— Ага! — весело подала голос еще одна девушка в темно-зеленой куртке. — Совсем распустилась. Маграт! Ты, как руководитель группы, просто обязан вплотную заняться ее воспитанием…
В свете костра показалась невысокая широкоплечая фигура.
— Вот делать мне бедному больше нефиг! — сообщил приблизившийся к огню. — Вон Фарах пусть займется… — Широкая зеленоватая ладонь похлопала смуглокожего по плечу — …потому как лично я уже зарекся эльфиек перевоспитывать.
— Чего-чего? — немедленно возмутилась обладательница зеленой куртки. — Да кто еще кого воспитывал?
Она вскочила и выгнула спину наподобие рассерженной кошки. Фарах и еще один парень в очках хихикнули. Но Маграт не растерялся.
— А? Эм-м, ну, конечно, ты, Линвэн. Нас всех. Собственным примером… Вон и Борондир согласен, впервые за долгое время.
Борондиром оказался тот самый парень в очках. Согласен он если и не был, то, во всяком случае, возмущаться не полез. Зато Линвэн хихикнула:
— Ой, не могу… «Встретились как-то ирк, нарк и тарк…» Прямо стандартное начало любого анекдота!
— Ну и кто это у нас тут «нарк»? — иронично вскинул Фарах смоляную бровь. — И, кстати, заметьте, господа и дамы: харадрим в анекдотах вообще не упоминаются… кто может вспомнить хотя бы один, а? Вот, то-то и оно…
— Закидать тебя, что ли, шишками? — задумчиво наморщила лоб Линвэн. Борондир деловито поправил очки, оглядев совершенно лишенную растительности скальную площадку, где располагался их лагерь.
— А… вперед. Там на вершине этих шишек — хоть по шею завались. Совсем близко.
— Эй! — просемафорил Маграт из-за спины Фараха. — Жертвы топливно-энергетической промышленности! Вы мне вот чего скажите лучше: у кого в рюкзаке конфеты были?
— У меня.
Довольная Нимродэль пошуршала объемистым пакетом.
— Умочка! Раздай по две.
Искорки серебристых комочков вспорхнули над костром. Шустрый, несмотря на легкую близорукость Борондир поймал сразу три и теперь нахально торговался с Фарахом, требуя, чтоб харадрим в обмен на десерт, трижды помыл посуду вместо него. Фарах, у которого, как и положено восточному жителю, умение торговаться было в крови, моментально сбил цену до однократного дежурства. Гондорец сдался и вернул конфету. Вскоре вся пятерка бодро хрустела карамелью, прихлебывая из кружек ароматный свежезаваренный кхандский чай.
— Магра-ат — окликнула Нимродэль. — А помнишь, ты говорил, что еще до универа здесь бывал?
Третьекурсник кивнул.
— Угу. Только не здесь, а на пике Сулху-Нурт. У меня же братан средний в Университете на географфаке учился, там команда сильная была в то время. С их группой
