Бёртон, разглядывавший латунную фигуру сквозь увеличительное стекло, рассеянно спросил полицейского:
— Что вы сделали, когда заметили его?
— Быстро собралась толпа: вы же знаете, как ведут себя лондонцы, завидев что-нибудь необычное, и я засвистел, вызывая помощь. После того как появилось еще несколько констеблей, я тщательно проверил механизм. Должен признаться, что я немного увлекся и не сообщил в Скотланд-Ярд сразу же. — Он виновато посмотрел на Траунса. — Простите, сэр.
— И как вы думаете, кто наш механический друг? Откуда он взялся? — спросил Бёртон.
— Я уже сказал, капитан, он заводной. Мне кажется, у него кончился завод. Но как он оказался на улице, я даже не осмеливаюсь гадать.
— Если он шел по улице, то должен был привлечь внимание прохожих. Кто-нибудь видел, как он появился на площади?
— Мы опросили всех, — сказал Траунс, — и нашли четырнадцать человек, которые видели, как он пересекал площадь, но никто не видел его до того.
— Тогда, с большой долей вероятности, его привезли на площадь в карете, — предположил Бёртон.
— Да, капитан. Я бы сказал, с очень большой долей вероятности, — согласился Траунс.
— И всё-таки он может ходить по улицам, — сказал Бхатти. — Я не говорю, что он и вправду ходил, но он способен на это. Поглядите сюда, — он коснулся пальцами застекленного отверстия в верху головы машины: — это бэббидж! Вы можете в это поверить? Я не думал, что когда-нибудь увижу хотя бы один! Только представьте себе стоимость этой штуковины!
— Как-как, констебль? — переспросил Траунс.
— Бэббидж, — ответил Бхатти. — Невероятно сложное устройство. Они вычисляют вероятность событий и действуют по полученным результатам. Самые близкие к человеческому мозгу машины, сэр, но секрет их создания известен только одному человеку на свете — их изобретателю, сэру Чарльзу Бэббиджу.[15]
— Он вроде отшельник? — спросил Суинберн.
— Да, сэр, и чудаковатый мизантроп. Он питает отвращение к так называемой «человечьей орде», в особенности к шуму, производимому людьми, и предпочитает оставаться в обществе самого себя. Он создает эти калькуляторы и встраивает в них мины-ловушки, чтобы никто не узнал, как они работают. Попытка разобрать любой из бэббиджей заканчивается взрывом.
— Необходимо принять закон, запрещающий такие действия! — проворчал Траунс.
— Я считаю, что, если латунного человека завести, он почти наверняка будет в состоянии принимать решения. Вот это, — Бхатти указал на среднее отверстие в голове, — по-моему, механическое ухо. Мне кажется, ему можно давать команды голосом. А вот это, держу пари, — он ткнул пальцем в торчащие из головы проволочки, — что-то вроде воспринимающего устройства, как усики у бабочки.
Траунс снял котелок и почесал голову:
— Итак, давайте по порядку. Кто-то выпускает этого механического человека на краю площади. Он идет, пока не натыкается на Колонну Нельсона. Здесь у него кончается завод, и он останавливается. Собирается толпа. Люди, с которыми мы говорили, утверждают, что машина стояла минут пять, прежде чем на сцене появился ты. И с тех пор прошло…
— Около часа, сэр.
— Около часа. Вот я и спрашиваю: почему владелец не выходит вперед и не требует свою собственность обратно?
— Точно, — согласился Бхатти, — один бэббидж стоит сотни фунтов! Почему он оставил его здесь?
— Неудачный эксперимент? — предположил Суинберн. — Возможно, владелец проверял алгоритм возвращения. Он оставил его здесь, сам вернулся домой, на завод, в лабораторию или еще куда-нибудь и ждет, когда эта штука вернется обратно. Но он не завел как следует проклятую железяку!
— Смешно! — фыркнул Бёртон. — Если бы ты приобрел или изобрел что-то очень дорогое, вряд ли бы ты бросил его на площади, надеясь, что оно само тебя найдет. Особенно если есть хоть малейшая возможность того, что оно этого не сделает!
Закапал дождь. Траунс с беспокойством посмотрел на темное беззвездное небо.
— Констебль Хор! — крикнул он.
От толпы отделился полисмен с большими усами и густыми бровями и вытянулся перед детективом-инспектором.
— Сэр?
— Отправляйтесь в участок на Сент-Мартин, запрягите лошадь в фургон и привезите его сюда. Двойной фургон!
— Есть, сэр.
Констебль ушел. Траунс повернулся к Бёртону:
— Я собираюсь перевезти его в Скотланд-Ярд. Конечно, у тебя будет полный доступ к нему.
Королевский агент только затянул потуже воротник. Стало холоднее, и его начала бить дрожь.
— Спасибо, детектив-инспектор, — сказал он, — мы пойдем. Не думаю, что здесь может потребоваться наше участие. Хотя всё это очень любопытно, согласен. Ты сообщишь мне о владельце, если он объявится?
— Разумеется.
— Тогда увидимся позже. Пошли, Алджи, нас ждет «Венеция» — и мне нужен кофе!
Атлетически сложенный исследователь и низкорослый поэт попрощались с полицейским, пробились сквозь толпу и направились к Стрэнду.[16]Не успели они дойти до знаменитой улицы, как начался ливень. Тяжелые капли барабанили по их цилиндрам и скатывались с полей. Головная боль у Бёртона усилилась, он почувствовал себя усталым и больным. Мимо проехал паросипед, громко шипя, когда дождь ударял в котел. Где-то вдалеке завыла сирена: краб-чистильщик предупреждал, что собирается чистить дорогу струей обжигающего пара. В такой дождь он мог бы этого и не делать, но крабы были автоматизированы и каждую ночь лязгали на улицах Лондона, вне зависимости от погоды.
— Хорошо, что латунь не ржавеет, — заметил Суинберн: — иначе такая погода убила бы заводного человека!
Бёртон резко остановился.
— Что случилось? — спросил его помощник.
— Ты прав!
— Конечно. Это сплав меди и цинка.
— Нет, нет! Я говорю о совпадениях.
Суинберн подпрыгнул.
— Ричард, давай укроемся от этого чертового дождя! Пожалуйста!
— Слишком много совпадений! — Бёртон повернулся и устремился обратно на Трафальгарскую площадь. — Наверное, слишком поздно, — бросил он через плечо.
Суинберн вприпрыжку несся за ним, быстро отставая.
— Что ты хочешь сказать? Слишком поздно для чего?
