Прошло пять дней. Я работала, как заведенная — У меня былахорошая полоса. Мне вообще весной и летом работается лучше. И я, как нистранно, люблю лето в Москве, особенно выходные дни. У меня самой теперьвыходных нет, но когда улицы пустеют, можно быстро доехать, куда тебевздумается… И день такой длинный, что успеваешь все — и за компьютеромпосидеть, и по магазинам пробежаться, и в ресторанчик с кем-то из подругвыбраться, и у телевизора побалдеть, грызя семечки — кстати ценное завоеваниеэмансипации, — мама категорически запрещала мне грызть семечки. Вообщевсе, что запрещала мне мама, я, вырвавшись на волю в тридцать восемь лет, делаюс непередаваемым наслаждением — грызу семечки, ем сосиски руками, толсто режухлеб, сижу на диване с ногами и покупаю резаный сыр. Иными словами, у меня впоследние дни отличное настроение и я понимаю, почему звонок Миклашевича невыбил меня из колеи, я не впала в отчаяние, не затосковала… Я могу, я вполнемогу жить без него и мне хорошо! И больше никакой любви, хватит с меня,налюбилась! И у меня идет работа! Я отправила свою героиню на случайныегастроли и, похоже, этот поворот сюжета поистине золотая жила… Словом, жизньпрекрасна, господа!
* * *
Написав за полдня четыре страницы — а это более, чемдостаточно пока, я решила пойти пешком на рынок — надо же двигаться, ходить вфитнес-клубы я ненавижу, в бассейн — брезгую, а до рынка больше получаса пешком.Надо купить цветов, творогу, свежей зелени.
На выходе из двора меня кто-то окликнул — по случаювоскресенья двор был пуст.
. — Простите пожалуйста, где тут второй подъезд?
Я обернулась. Из окна джипа выглядывал мужчина. Я мысленнорассмеялась.
— Второй подъезд с улицы. Сверните сейчас направо,Роза! — решила я немного схулиганить.
— Мы знакомы? — спросил он, напряженно что-топрипоминая.
— Нет.
— Но откуда вы знаете, что я Роза?
— Наитие.
— Да ладно, не верю я ни в какие наития, —рассмеялся он. — Где мы встречались?
— Первый раз вас вижу. Всего наилучшего.
И я прибавила шаг. Он медленно покатил рядом со мной.
— Вы меня интригуете?
— Да Боже упаси. Я ж говорю — наитие. Со мной бывает.
— Вообще-то у меня прекрасная память на лица. Я вас непомню.
— И я впервые вас вижу! Но почему-то знаю, что вы —Роза!
— То есть вы ясновидящая? В таком случае, как менязовут?
Я остановилась. Мне понравилась эта игра.
— Вас зовут… — я сделала вид, что напрягла все своиспособности. — Вас зовут… Матвей!
— Послушайте, не делайте из меня идиота!
— Вас и вправду зовут Матвей?
— Откуда вы меня знаете?
— Да не знаю я вас! И вообще, всего хорошего. Я спешу!
— Хорошо, а как вас зовут?
— А вам зачем?
— Интересно!
— Меня зовут Фекла.
— Так я вам и поверил!
— Послушайте, вам ведь был нужен второй подъезд. Вас,вероятно, там ждут.
— Да, верно. Простите… Но вы меня заинтриговали.
— Поверьте, это никак не входило в мои планы, МатвейАполлонович.
— Черт побери! — воскликнул он.
Я резко ускорила шаг, а ему под колеса бросилась двороваясобака, и он вынужден был затормозить. А я, страшно довольная, забежала взагороженный шлагбаумом проход. Черт возьми, роскошная завязка для романа. Яимею в виду литературный жанр! Потому что крутить романы мне сейчас совсем нехотелось. А интересно все-таки, я ему понравилась? Я зашла в соседний магазинодежды — посмотреть на себя в большое и беспристрастное зеркало. Мое льститсамолюбию любой женщины, хотите верьте, хотите — нет! По-моему выгляжу янедурно. Джинсы, белая льняная рубашка. А главное — хорошее настроение всегдаженщине к лицу. Вот теперь этот барон будет весь день ломать голову, откуда яего знаю. Надо непременно вставить эту сцену в роман. Вот, пусть встреча сгероем после очередной неудачи на гастролях состоится именно так… Стоп, посленеудачи не годится, тут нужно хорошее настроение… Ну, допустим, после любовнойнеудачи на гастролях у нее начнется полоса везения — кто-то пригласит ее насъемки сериала… Отлично. А этот человек окажется… Продюсером… Тьфу, нет,ненавижу продюсеров, это наглое, жлобское племя… Нет… Ладно, потом придумаю…решила я и отправилась на стоянку, идти пешком расхотелось.
Обожаю рынки! И хотя сейчас московские рынки уже не те, чтов моем детстве и юности — теперь там нет случайных продавцов, только постоянныеторговцы-перекупщики, все-таки стихия изобилия всегда захватывает меня, и ячастенько покупаю лишнее. Вот и сейчас кроме творога я купила копченый сырчечил, а к нему, разумеется, лаваш, сладкие узбекские помидоры, малосольныеогурчики, молодую картошку, зелень, ароматную клубнику из Геленджика и, конечноже, большой пучок белых и розовых пионов. И куда мне все это? Я решилаподелиться этой роскошью с мамой. Я давно уже не была у нее. Мама, как всегда,встретила меня ворчанием:
— Ну вот, опять накупила на Маланьину свадьбу! Что заманера швыряться деньгами! Имей в виду, это дурной тон!
— Мама, прекрати! Я ничего особенного не купила! А еслиучесть, что на два дома…
— Гоши нет, мне одной картошка, например, не нужна. Уменя есть!
— Но это же молодая! Ее даже чистить не нужно, сваритьсо шкуркой, посыпать укропом, сметаны положить… М-м-мм! А если с малосольнымогурчиком… Мечта!
— Это твои мечты, не мои!
— Ну, может, кто-то к тебе зайдет… — с тоскойпроговорила я. Мы с мамой такие разные…
— Если ко мне кто-то зайдет, то картохой необойдешься! — презрительно фыркнула мама.
— Ну, как хочешь, сыр тоже не возьмешь?
— Я боюсь есть этот сыр!
— Почему?
— Откуда я знаю, кто и как его делал!
— Ну с таким подходом недолго и с голодупомереть! — фыркнула я, уже мечтая слинять.
— Хочешь чаю с вареньем? — как ни в чем не бывалоспросила она.
— Спасибо, выпью, — нехотя согласилась я, иначеона смертельно обидится.
— Знаешь, я вчера ехала в метро и в вагоне заметила покрайней мере трех идиоток, которые читали твои книги.
— Тебе было неприятно? — усмехнулась я.
— Нет, просто я не понимаю…
— Ладно, мам, не понимаешь, не надо!
— Не обижайся, но я бы предпочла, чтобы ты писалачто-то более серьезное. Пером-то ты владеешь!
