и пытался рывками выскочить наружу.
Оно уже совсем близко. Оно приближается.
Зачесались вчерашние раны. Никол снова вцепился в штаны. Всё словно повторялось.
Соседка особенно болезненно взвизгнула и зарыдала.
– Почему я должна мучиться за всех! – завопила она. – Розка весь день под моим крыльцом сидит, а потом в печи отсиживается! Здоровая уже ведь…
У Никола похолодела спина. Он так дёрнулся, что вырвал клок из штанины. Калиго взвыло, захлюпало, заклокотало и скачками полетело к их дому. Хлопнула дверь, затрещали половицы. Крик сестры перекрыл издевательский хохот.
Мать заголосила.
В дверном проёме показалось чёрное пятно, над которым крутилась Роза. Её обезумевшие глаза смотрели только на него, и Никол понял, что не выполнит обещание. Только жертва будет не напрасной. Он бросился через двор, на ходу подхватывая вилы. Они вонзились в тёмное пятно и застряли, покачиваясь в такт движениям калиго. Сестру швырнуло в сторону, а все рожи и клыки уставились только на него. Он даже успел увидеть, как синие губы сложились трубой. Что-то потекло по ногам. Стало холодно и тяжело стоять. Тёмная пелена рухнула сверху и придавила его к земле. В ушах заскрипело, но где-то далеко-далеко послышался отчаянный крик матери.
Он очнулся от тычков в бок. С трудом разлепил глаза и увидел седую бороду.
– Зачем же ты, Николка? – шептал священник. – Ты стал богомерзкой тварью – живым мертвецом.
– Стал, – согласился Никол и попытался подняться, но ему наступили на руки.
– Ишь, какой шустрый ревенант! – гаркнули в ухо. – Отойди, отче.
– Я теперь пройду через пепелище!
– Никуда ты не пойдёшь!
Его повалили на землю. Кто-то подал кол. Кто-то размахнулся молотом. Видно в темноте было плохо. Да и тьма перед глазами не хотела окончательно рассеиваться, как и холод, сковавший всё тело. Никол даже не сразу понял, что его проткнули. Дерево прорвало брюхо насквозь. Соседи добавили пару ударов для надёжности и пошли прочь. А он так и лежал, пригвождённый к холодной земле.
– Что ты сказал? – спросил священник, когда улица опустела.
Он сидел неподалеку, вцепившись в свою клюку.
– Я теперь пройду через пепелище!
– Как же ты такое удумал?
– Не знаю, но времени у меня мало. Помогите освободиться. Я отнесу коровку в дом знахарки.
Старик закряхтел, но подполз поближе. Встал на колени и ухватился за кол.
Никол зарычал. Потому что изнутри начало печь, будто насыпали углей.
– Молчи, а то все сбегутся, – пригрозил священник и потащил со всех сил, но кол не желал поддаваться.
Все старания ни к чему не приводили. Тогда старик уселся рядом и покачал седой бородой.
– Сейчас немного отдохну и снова попробую, – пробормотал он.
– Нет, не надо!
– Почему? – вздохнул старик.
– Уснёте, потом не вспомните, что я вам говорил!
– Ладно, ладно! – он собрал остатки сил, воткнул клюку в землю и поднялся. – Прости, – упёрся ногой в бок рядом с колом и потянул.
Внутренности снова прожгло огнём, но Никол стиснул зубы и зажмурился. Из него будто вытягивали внутренности, как на церковных полотнах об инквизиции и еретиках. Хотелось оттолкнуть мерзкого старика, а лучше вцепиться в его мягкую ногу зубами, но он гнал от себя нечестивые мысли и терпел. Осина издавна вредила нечистой силе, с тех пор, как самый главный предатель в истории человечества обрёк на муки своего учителя. Правда, ничего хорошего ему это не принесло. Что такое тридцать сребреников за жизнь Сына Божия? Да и их он вернул, когда раскаялся за содеянное. Но Бог его всё равно не простил. Поэтому Иуда и удавился на осине, ставшей смертельно опасной для всех проклятых. Вот и теперь она жгла изнутри новообращённого ревенанта, не желая его отпускать. Священник кряхтел и тянул изо всех сил. Его лицо стало белее первого снега, а между морщинами и шрамами на лбу тёк пот. Он старался так сильно, что израсходовал самые последние силы, но кол лишь чуть-чуть вылез из мёртвого тела.
Перебарывать нечестивые мысли становилось всё труднее. Никол уже почти сдался и потянулся к вожделенной плоти, когда обрубок проклятого дерева выскочил вон. Тогда стало можно не скалить зубы и открыть глаза. Даже получилось подняться. Правда, вокруг всё исходило кровавыми кругами. Он не сразу рассмотрел священника, лежащего у забора, наклонился над ним и задрожал от запаха. Голод сводил с ума.
– Возьми, – старик залез за пазуху и вытащил тряпичный свёрток, – положи в колыбель.
Никол смотрел на сморщенную шею священника и уже не мог думать ни о чём другом. Хотелось рвануть её зубами, впиться, вгрызться поглубже. Напиться горячей крови, чтобы тёмный холод ушёл и тело наконец-то согрелось. Он даже опустился ещё ниже.
– Искупи мой грех, – еле слышно пробормотал священник. – Спаси своих близких…
Никол задрожал и отвернулся. Из памяти всплыло исцарапанное лицо сестры с обезумевшими глазами и бледная, но решительная мать. Он выхватил свёрток и бросился прочь, к лесу.
Сначала бежал быстро, только размахивал потяжелевшими руками. Но скоро его снова начало давить к земле. Всё больше хотелось вернуться и разделаться со старикашкой. Выпить его досуха. Проглотить. Сгрызть кости. Он едва заставлял себя идти вперёд, а кровавые круги перед глазами только сильнее сужались.
Тропинка к дому знахарки заросла. Жёлтая жёсткая трава путалась в ногах и мешала идти. Он уже едва перебирал ими, а бесконечное дикое поле никак не заканчивалось. Вверх поднимались кусты чертополоха. Краснела, словно капли крови, бузина. А за ними, будто провал во тьму, вдруг протаяла огромная чёрная проплешина.
Никол сделал ещё несколько шагов и рухнул на колени. Размотал тряпицу и достал фигурку коровы. Ноги вязли в жирной саже. Проваливались, будто в болото. Он даже задёргался, но начал уходить под землю ещё быстрее. От его барахтанья поднялся пепел, а от чёрного пятна начал расходиться едва уловимый жар. Голова закружилась, а кровавые круги перед глазами сжались в точку и рассеялись.
Во мраке проступила дверь. Никол толкнул её и ввалился внутрь. В тёмных сенях не осталось ни запахов, ни звуков. Только ещё более чёрные тени, проваливающиеся в саму тьму. Он двигался на ощупь, шаря перед собой руками, как слепой. Наступил на что-то хрустнувшее и разглядел на полу белый кошачий череп. Правильно, её ведь то же не пожалели. Может, поэтому все кошки ушли из долины? Уже ничего не соображая, он доковылял до угла и ударился об люльку. Забоялся смотреть внутрь, чтобы и там не увидеть костяки. Поэтому перебросил руку через борт и разжал пальцы. Коровка упала. Раздалось мерное посапывание и причмокивание. А на Никола, наконец, снизошло полное спокойствие. Он опустился на пол, свернулся
