ним следующие два часа. В комнату успел только заглянуть — но и рад был этой спешке.
Она дала ему время. Чтобы успокоиться и чтобы обдумать. Времени того оказалось, впрочем, недостаточно. Зайдя в зеленую комнату снова, Ати помедлил, прежде чем приблизился к алькову. Но когда все-таки подошел, понял, что боялся зря. Кто-то набросил покрывало Лайлину на лицо — и теперь ткань не выдавала уже никаких тайн.
Ати не стал откидывать ее. Просто стоял рядом, глядя на неподвижное тело. Дядя не казался спящим, не казался человеком вообще. Груда лохмотьев на постели. Виднелись только руки, покрытые пятнами язв. Но предсмертная судорога не скрючила его пальцев, и эти фантастические, невозможные руки лежали, словно в них никогда и не было жизни. Ати чувствовал себя зрителем на мистерии.
Это было странное ощущение. Все еще погруженный в него, он вышел, но тут же вернулся. Деньги, вспомнил он. Дядя говорил, что деньги в сундуке. Шкатулка нашлась на самом верху. Ати взял ее и вышел снова.
Из комнаты, но не из дома. Решиться на это он смог не сразу.
Лайлин просил отнести письмо и плату швецу из варази. Варази были малочисленным, разобщенным народом, и искать среди них могло прийтись долго. Человеку постороннему, тем более. Однако так получилось, что Ати знал, к кому надо идти. Знание это, увы, не облегчало задачи.
Многие в городе угадали бы, о ком речь. Постройка через три улицы, «дом с башней», обросла легионом легенд. Проходя мимо нее, кто косился, а кто спешил быстрее свернуть, и тому было довольно причин. Явных и неявных, слухов и историй, рассказанных соседями.
Бальзамировщик и похоронных дел мастер, Меддем Зарат не был, конечно, своим родом занятий исключителен. Где жизнь, там и смерть, и кто-то должен посвятить себя ей. Его предшественник пугал людей не больше других носителей этого ремесла, и о его народе не говорили дурно. Все, что шептали о Зарате в городе, приходилось ему личной заслугой.
В попытке оттянуть неизбежное Ати снова перебрал листы, что принес управляющий. Сколько товаров продали, сколько привезли новых в последние дни. Цифры, которые начали говорить, наконец, и с ним. Потом проверил, все ли в порядке дома. Никто не ждал, что он станет вникать в хозяйственные тонкости, но следить за тем, чтобы люди, в эти тонкости посвященные, выполняли все в срок, Ати был должен. Это отец тоже доверил ему.
Но всюду если не разговоры, то неслучайная тишина напоминали о том, что предстояло исполнить. Заглянув на кухню, Ати едва не столкнулся с седой женщиной, которая заправляла там. Заправляла, сколько он помнил себя.
— Горе не дает покоя ногам? Идите, погуляйте. Может, успокоитесь, — посоветовала Ашта, скрестив на груди руки.
Вид у нее был усталый. Может, ей и самой требовалась такая прогулка. Накануне дядя просил позвать ее, и Ати позвал. Значит, когда-то они были знакомы.
— Да, — согласился он. — Пойду выйду на улицу.
Хватит, решил он. Это все равно нужно сделать.
Из двух дорог, тем не менее, выбрал более долгую. Мог бы срезать путь переулками, но вместо этого поднялся на вершину холма. Испещренный красной черепицей крыш, тот возносился высоко. В Фер-Сиальце было еще три холма, но все они уступали ему размерами. Стоя на самом верху, Ати мог видеть город почти целиком.
Каждый раз зрелище ободряло его; ободрило и теперь. Сияющая белизна домов уходила за горизонт. С одной стороны — с другой стояло море. Цвет и свет в количестве почти чрезмерном.
Видна была и река, питающая это море, Раийя. Рассекая город на две половины, она текла медленно, почти лениво, и там, где вода, наконец, встречала воду, пестрели на солнце паруса. Порт.
Ати задержался на вершине, давая спокойствию наполнить себя, а после нашел нужную улицу. Все они на холме отходили отсюда, но дальше принимались петлять. Эта, впрочем, свернула не сразу, и сколько-то он шел под уклон по прямой. Быстрей, чем хотел бы, но мимо таких привычных стен. А потом улица повернула, и он повернул вслед за ней — чтобы оказаться у цели.
Не раз и не два видел дом Меддема Зарата и снова отвык.
Ограда открывала немногое, но светлела башня и протыкала небо площадка над ней. Дожди опять размыли побелку, и кое-где проступал кирпич. В Силаце редко строили из него, но традиция обязывала варази использовать только один материал. Лишней была как раз побелка, ей хозяин чтил уже традиции города, в котором выбрал жить. Возможно, впрочем, им двигало и другое.
Ати дошел до ворот и сквозь решетку увидел массивный фундамент, медную, в эмалевых росписях, дверь и узкие окна. По обе стороны от двери замерли человеческие фигуры. Неподвижные, словно полуденный жар совсем не изматывал их, с закрытыми лицами. Те самые слуги, которые и обеспечили Меддему Зарату его славу.
Он взялся за молоток и постучал.
Слуги видели его — не могли не видеть, и слышали — не могли не слышать, но ни один не пошевелился. Они охраняли вход в дом, но, казалось, безразличны были ко всему, кроме прямой своей задачи. Посетитель же не нарушил пока никаких границ. И все-таки, хоть они оставались далеко от него, Ати похолодел.
Когда Меддем Зарат приехал в Фер-Сиальце, то привез с собой десять таких слуг. Молчаливых до немоты, безликих — потому что никто не видел их без обмотавшей головы ткани, — исполнительных настолько, насколько только можно желать. Но не будь Зарат швецом, не пожелай быть в Силаце кем-то, кроме швеца, на них обратили бы куда меньше внимания.
Однако он чужд был аскетичности, а погребением единоверцев не заработал бы много. Зарат попытался прибрать к рукам кое-какие другие дела. Это вызвало возмущение. Разумеется, вызвало. Все в Фер-Сиальце уже имело своих владельцев, и новый человек не мог просто так взять что-то себе. Расклад ему объяснили. Однако прошел день, второй, и те, кто решил отстоять порядок вещей, исчезли. А некоторое время спустя у Меддема Зарата появилось трое новых слуг.
Говорили, его умения, то, что делало Зарата швецом, позволяли ему и подчинить человека после смерти.
Конечно, не стоило верить всему. Ати постучал снова и оглядел, насколько мог, голый утоптанный двор. Ни беседки, ни пристройки, ни амбара. Проникали ли звуки сквозь кирпичные стены? Собирался ли кто-то выйти к нему? Стоило ли окликнуть эти безмолвные фигуры? Он вдруг понял, что последнее сделать не сможет.
Испытать себя Ати не довелось. Кто-то толкнул дверь, и та приоткрылась. Еще толчок — и на
