спасительную тьму обморока, Эмма услышала, как затряслась земля: впереди рухнуло что-то огромное.
– Миледи?
Голос выплыл к ней из мрака, и Эмма ощутила прикосновение к лицу. Пальцы были жесткими и твердыми, словно вырезанными из дерева; они легонько похлопали ее по щеке, и Эмма открыла глаза.
– Миледи? Как вы?
Первым, что она увидела, был взгляд – пронзительно-голубой, очень живой и яркий. Лицо мага, светлокожее и скуластое, показалось Эмме смутно знакомым, но она точно знала, что ни в Эдфорде, ни в окрестностях не было никого похожего на этого человека.
Пальцы снова прикоснулись к ее щеке, и в груди Эммы что-то зазвенело. Нет, она никогда прежде не видела этого красивого, самоуверенного лица с небольшим шрамом на скуле, этой чуть снисходительной улыбки и растрепанных темных волос. Ей померещилось. Маг смотрел на нее, и Эмма не могла оторвать от него глаз.
Смерть раскинула над Эммой крылья, а он встал перед ней и победил. И смерть рухнула на мостовую. Все кончилось.
– Я… – прошептала Эмма. – Где дракониха?
Маг рассмеялся, на щеках прочертило ямки.
– Да вон лежит, – ответил он, махнув рукой куда-то вперед. Эмма посмотрела, куда он показывал, и увидела дымящуюся черную груду. Обгорелое крыло было безжизненно выброшено вперед, словно дракониха пыталась закрыться от идущей к ней гибели.
Только сейчас Эмма почувствовала вонь, которая растекалась от поверженного зверя по всему городу.
– Как вы? – с искренней тревогой повторил маг. Эмма вдруг обнаружила, что он сидит на мостовой, а она лежит головой на его коленях, и левая рука незнакомца осторожно и легко гладит ее по волосам.
– Я страшно испугалась… – призналась Эмма. – Вы… вы убили ее.
Маг снова улыбнулся. Придерживая голову Эммы, он поднялся, а потом легко подхватил ее на руки. Повеяло терпким запахом дорогого одеколона, и под ним Эмма уловила теплый аромат чужой кожи.
Волоски на руках поднялись дыбом. Эмме сделалось страшно – и сладко.
– Убил, разумеется, – ответил маг. – Дракониха где-то отведала человечины, что еще с ней делать? Не усмирять же магией… Вон там я вижу зеленый флаг дома исцелителей, миледи, вам сейчас нужен врач.
Это было сказано настолько уверенно, что Эмма не стала спорить: пусть несет ее, куда сочтет нужным. Герой, который спас ее от чудовища, почти выхватил из пасти. Как в романах.
– Как вас зовут? – спросила она. Улыбка мага сделалась еще шире и обаятельней.
– Когда-то я был Вьяттом, миледи, – ответил маг. – Можете называть меня так.
***
Врач осмотрел Эмму, смешал несколько лекарств и приказал выпить. Когда Эмма проглотила смеси, пахнущие апельсином, то на место дрожи во всем теле пришло спокойствие, глубокое и тихое, как вечернее море. Полежав полчаса на кушетке, Эмма решила, что сегодня останется в городе. Продлит номер в гостинице, а потом пойдет куда-нибудь поужинать. Возможно, послушает музыку на площади: летом возле памятника святому Сильвестру всегда играет оркестр и кружатся пары.
Ей надо было отвлечься. Забыть о пережитом ужасе и кривозубой пасти драконихи, в которой Эмма чуть было не оставила свою голову.
Жаль, что в гостиничном номере не укроешься от Дикой охоты фейери. Все гостиницы закрываются в Йолле – а то бы Эмма ни минуты не осталась в Дартмуне, куда со дня на день прибудет Коннор Осборн, бесстыжая сволочь. Хорошо, что в мире есть такие люди, как Вьятт – порядочные и справедливые. Тогда можно верить, что мир не безнадежен.
– Сколько с меня? – спросила Эмма, взявшись за сумочку, которую лишь чудом не потеряла во всей этой заварухе. Врач лишь качнул головой.
– Нисколько. Джентльмен, который принес вас, уже расплатился.
Даже так… Выходя из дома исцелителей, Эмма поймала себя на том, что улыбается наивной, чуть ли не детской улыбкой. Появление Вьятта, который ее спас, пробудило в душе Эммы те чувства и мечты, которые она однажды задвинула так глубоко, как только смогла.
Она жила и ждала от мира подвоха и очередного удара. А мир вдруг улыбнулся ей, и его лицо оказалось искренним и красивым.
Обгорелая туша драконихи до сих пор лежала, перегораживая улицу. Поодаль опасливо толпились зеваки, то и дело стуча по вискам жестом, отгоняющим нечистого. Возле туши бегал Эбенезер Сайдбурн собственной персоной – сей замечательный господин составил состояние, продавая изделия из драконьей кожи. Сейчас он то приседал, хлопая себя по коленям, то пытался поднять крыло драконихи, то хватался за голову. Брань, которую он исторгал на всю улицу, была настолько забористой, что у Эммы зачесались уши.
– Чем ты ее бил, мать твою перетак? – голосил Сайдбурн. – Белым огнем?
Чуть в стороне Эмма увидела Вьятта: тот стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на Сайдбурна с утомленным равнодушием человека, сделавшего большую и важную работу. Кажется, метания Сайдбурна перед драконихой искренне забавляли его.
– Вот зачем! – воскликнул Сайдбурн, воздевая руки к небу, а потом хватаясь за грудь. – Зачем, так и перетак? Стукнул бы ее заклинанием Плетки, туда тебя и растуда, она бы и умерла спокойно от разрыва сердца. Кожа, ох, сколько же кожи пропали!
– Ну уж прости, – снисходительно произнес Вьятт, и зеваки согласно закивали. – Не догадался. Нам на тренировках говорили: бей сразу и наверняка.
– Эбенезер, ты дурак! – воскликнул пекарь, и белая стайка его помощников тоже проговорила «Дурак». – Миледи-то от страха шагнуть не могла, эта тварь чуть ей голову не отъела! Если бы не милорд, от нее бы и косточек не осталось. Тут уж выбирать не приходилось, чтоб тебя порадовать.
«Это от меня не осталось бы косточек», – подумала Эмма, вспомнив отвратительный парализующий ужас, что обнял ее перед драконихой. Вьятт увидел ее, приветственно поднял руку. Сайдбурн топнул ногой и заорал:
– Мясо! Шкура! Это же все денег стоит! Прибил бы ее тихонько – это сколько ж добра бы не пропало!
– Ой, да не жужжи, Эб! – сказали из толпы. – У тебя добра уже – на три жизни хватит.
Сайдбурн замахал руками и снова заголосил о своем разорении. Сжав в руке сумочку, Эмма побрела по тротуару в сторону гостиницы. Обернуться? Ей хотелось обернуться, еще раз посмотреть на человека, который спас ее маленькую несчастную жизнь – но Эмма знала, что если обернется, то влюбится в него, глубоко и безгранично.
А она уже знала, что любовь способна только погубить. Однажды Эмма уже склеивала
