я к нему спускалась, опускала голые ноги в воду и мечтала… Когда я разговариваю с вами, я всегда это вспоминаю… А знаете, этот генерал Перевертников, он серьезно женится на Манжетке…
При всей своей невыразительности лицо Ираиды Львовны изображало все явственнее и явственнее недоумение, но когда дело дошло до Манжетки, то гостья уже не вытерпела и с некоторым страхом спросила:
– Послушайте, милая Полина! какая Манжетка? и какое это имеет отношение к нашему делу?
– Манжетка? Это – Катя Доброхотова. У меня все знакомые как-нибудь прозываются. Вы знаете: Иван Иваныч, Петр Петрович, это так банально, по-мещански. А у меня есть Манжетка, Пепел, Полтинник, Шпингалет, Орхидея, Нечаянно.
– Но, милая Полина, ведь такие прозвища в ходу у воришек или у потерянных женщин.
– Да? Может быть. Мне все равно. Я не имею предрассудков. И чем же потерянная женщина хуже нас?
Ираида Львовна, очевидно, не очень соглашалась с мнением Полины, потому что, оставив без ответа ее вопрос, спросила: – Откуда же вы знаете, милая Полина, то, что вы сообщили по телефону?..
– Ах, это целая история! – начала было Полина Аркадьевна, но была прервана звонком, на который, по-видимому, никто не шел.
– Это ужасно! Никогда не дадут поговорить. Еще звонят? Паша, Паша! скажите, что меня нет дома, что я умерла, что хотите!
И Полина Аркадьевна бросилась к передней, но было уже поздно, так как в дверь входили три молодых человека.
– Зачем вы пришли? Паша же вам сказала, что я умерла.
– Вот мы и пришли навестить дорогую покойницу, – ответил самый высокий из молодых людей, улыбаясь и кладя форменную фуражку на пол.
– Иней, Чижик и Шпингалет! – представила хозяйка Ираиде вновь пришедших.
Те пробормотали свои настоящие фамилии и тотчас уселись по креслам, заняв ногами весь пол. Полина говорила уже весело и громко, поспев все-таки шепнуть Ираиде: «Иней, это сорок девятый.»
– Какой сорок девятый?
– Ну, да там, из моей книжки… Он тоже стрелялся, но выздоровел.
– Но, милая, ему же на вид пятнадцать лет.
– Ему семнадцать… И потом, что же? Я молодых больше люблю.
– Я не про то!.. Это когда же вы поспели? Это было давно, раз теперь пятьдесят шестой?
Очевидно, шепот дам не ускользнул от слуха кавалеров, потому что Чижик пробасил:
– У Полины это быстро делается. Вы ее, очевидно, мало знаете. И потом, обращаясь к Инею, продолжал:
– Ну, ты… сорок девятый самоубийца, дай-ка мне папироску!
Беленький мальчик вытащил портсигар, усеянный монограммами, а Ираида Львовна поднялась, чтоб уходить. Хозяйка ее удерживала, гнала своих гостей, но те сказали, что не уйдут, пока Полина не напоит их кофеем, а Ираида Львовна должна была спешить к Пекарскому, хотя спешить было нечего, не разузнав в точности все угрожающие ему обстоятельства.
Полина Аркадьевна набросилась почему-то прямо на Шпингалета, упрекая его в том, что именно он навел к ней всю компанию и помешал деловому разговору.
– Ну, виноват, виноват! Я не знал, что ты у нее хочешь просить денег.
Дама запустила в него Чижиковым портсигаром, промахнулась и, быстро сбросив туфлю с ноги, на которой не было чулка, закричала не своим голосом: – Целуй ногу, чудовище!
Шпингалет мялся, два других молодых человека сдерживали смех, а Полина, вдруг понизив голос до яростного шепота, повторила: – Сейчас же целуй ногу! а то я тебя зарежу.
Иней уже громко рассмеялся и вместе с Чижиком стал уговаривать Шпингалета, чтоб он исполнил желание хозяйки.
Тот опустился на колени, задев шпагой за столик, где лежала лиловая книга Полининых любовников, и молча прикоснулся губами к сухой ноге с синими жилками. Быстро, как эксцентрик, опять надев золоченую туфлю, успокоенная Полина весело спросила:
– У тебя, Чижик, есть деньги?
– Рублей сто есть.
– Тогда мы все едем обедать, а потом кататься, кататься! Затем будто облачко прошло по небольшому Полининому лбу, и она задумчиво сказала, играя берилом, с которым никогда не расставалась, даже на ночь:
– Шпингалет еще у меня в долгу! за его невежество и непослушание он должен…
– Свезти тебя на скачки и накормить ужином?
– Ничего подобного… Он должен меня познакомить…
Она вынула из сумочки, валявшейся где-то тут же на полу, обрывок бумажки и продолжала:
– Он должен меня познакомить с Зоей Михайловной Лилиенфельд, а также с Андреем Сток.
– Я их не знаю, – ответил Шпингалет.
– Если бы ты их знал, было бы совсем не трудно исполнить мою, просьбу.
– То есть, я знаю, что Лилиенфельд известная актриса, но я с ней не знаком, а кто такой Андрей Сток, я даже не имею никакого понятия.
– Мистера Стока несколько знаю я, но совсем не соображаю, какой интерес он может представлять для Полины, – так проговорил Иней, покраснев до ушей.
Вообще, он часто краснел, имел очень розовое лицо и темные волосы, так что было совершенно непонятно, почему его зовут Иней. Чижик был огромный, рябой детина с глубоким басом, а Шпингалет – очень толстый студент, всегда ходивший при шпаге.
Полина уже мочила щеки водой, дающей румянец, который не смывался, а было похоже, будто вы полдня спали на крапиве. Провинившийся Шпингалет держал перед нею зеркало и едва его не выронил, когда хозяйка порывисто вскочила, нарумянив только левую щеку. Ее возмутили слова Чижика, который только что пробасил:
– Этого англичанина-то я не знаю, а Зоя Лилиенфельд едва ли захочет с тобою знакомиться.
Полина не закричала, что она его зарежет, не назвала идиотом, негодяем и дрянью; негодование будто лишило ее дара слова. Так она постояла несколько минут молча, сжимая маленькие кулачки, и наконец сказала твердо:
– Чего я хочу, то и будет, – и принялась румянить правую щеку.
Глава 4
Очевидно, судьба помогала Полине, потому что не прошло еще трех дней, как она встретилась с Зоей Лилиенфельд и даже познакомилась с ней.
Это случилось в той же «Сове», которую так защищала Лелечка Царевская и в которую, несмотря на теплый майский вечер, отбивавший, казалось бы, всякую охоту закупориваться не только что в подвал, а в какое бы то ни было закрытое помещение, собралось много постоянных посетителей и редких гостей. Светлое, насторожившееся небо; пустынную торжественность петербургских улиц им заменяли пестро расписанные стены, тусклый свет фонарей и душный воздух двух небольших комнат, из которых, не считая крошечной буфетной, состояла «Сова». Полина Аркадьевна приехала уже к третьему периоду «Совиной ночи».
Несмотря на характер импровизации, который хотели придать этому кабачку устроители, там образовалась, как во всех повторяющихся явлениях, известная последовательность настроений и времяпрепровождения. Когда же последовательность нарушалась
