прошлом, было лишь примером того, что возможно. Того, что мне предстояло испытать.
— Черт, я хочу увидеть, как моя сперма капает из твоей мокрой киски.
К моему удивлению, именно грязные слова Бишопа подтолкнули меня все ближе к краю обрыва. Я не знала, что одни только слова могут быть настолько эротичными, но каждый раз, когда он говорил, мои внутренности плавились.
— Бишоп!
— Моя девочка любит грязные слова, не так ли? — Он был похож на поезд, неустанно прокладывающий тоннель к экстазу. — Вот так, детка. Сожми мой член. Господи.
Мои губы разошлись в беззвучном крике, когда меня накрыл космический оргазм. Он захлестнул меня и на время стер меня с лица земли. Во мне не было ничего, кроме покалывающих ощущений. Река расплавленного удовольствия.
Освобождение Бишопа вырвалось с рыком, который раздался из глубины его груди. Он прижал меня к себе для трех медленных, но обдуманных последних толчков, его тело обвилось вокруг моего.
Я наслаждалась послевкусием.
Я сделала то, что намеревалась, и все в этом моменте было совершенным, не считая нашей небольшой заминки. Я была уверена, что Бишоп переживет мой обман. Если бы он чувствовал себя хотя бы наполовину так же блаженно, как я, он мог бы мне простить множество грехов. Какой еще у него был выбор?
2
Я даже не понял, что заснул, пока спустя несколько часов не зазвонил телефон. Было 19:30, и Коннер звонил, чтобы узнать, какого черта я не явился на работу. Я пробормотал извинения, затем бросил телефон обратно на тумбочку, только перевернулся и понял, что кровать пуста.
Какого хрена?
Я оглядел темную комнату. Заходящее солнце давало лишь мягкий отблеск сквозь тени, но я не увидел никаких следов Пиппы. Ни записки, ни разбросанной одежды. Она могла ждать меня в другой комнате, но что-то подсказывало мне, что она ушла. Твою мать.
Я перевернулся на спину после лучшего секса в моей жизни, мой сытый котенок прижался ко мне и отключился. Два часа сна, которые я спал этой ночью, настигли меня. Последним, что я помнил, было ощущение мягкого тела Пиппы, прижатого к моему. Черт. Пыталась ли она разбудить меня? Как долго она лежала рядом, гадая, проснусь ли я?
Поговорим о первом. Не думаю, что от меня когда-либо уходили. Обычно все происходило наоборот — я выскальзывал из квартиры какой-нибудь девчонки, надеясь избежать неловкого утреннего разговора. Тогда я должен был быть счастлив. Верно? Она избавила меня от необходимости отправлять ее домой. Вот только то, что мы сделали, не было обычным трахом. Черт, слова Пиппа и обычный даже не укладывались в одно предложение.
Вместо облегчения я почувствовал странное когтистое ощущение под кожей. Раздражение. Мне не нравилось, что она ушла. Что, черт возьми, со мной было не так?
Я соскочил с кровати и быстро обошел всю квартиру. Мои инстинкты были правы — никаких следов ее присутствия. Мне не нравилось не знать, добралась ли она до дома в целости и сохранности, хотя когда она уходила, было еще светло. Я решил, что должен проверить ее и убедиться, что с ней все в порядке, пытаясь убедить себя, что меня беспокоит ее безопасность, а не выяснение причины ее исчезновения.
Или, что еще хуже, просто хотелось увидеть ее снова.
Черт, это было плохо.
Я вернулся в спальню и быстро принял душ. Мне нужно было привести себя в порядок так же, как и очистить голову. Мне не нужны были такие осложнения в моей жизни. Чертова девственница.
Господи Иисусе.
Она подавала все признаки того, что она невинна, но я почувствовал, как ее тело сдалось, как только я вошел в нее. Тело, которое было воплощением искусства — женственные изгибы и кожа, мягкая, как спелый персик. Она была чертовски невероятной, и я был у нее первым.
Что в этом факте заставляло меня чувствовать себя полным дикарем? Как будто я должен был ударить себя в грудь и утащить ее обратно в свою пещеру, где ни один мужчина не мог даже взглянуть на нее.
Когда я впервые встретил ее перед свадьбой Коннера, я не мог отрицать ее привлекательности. Теплые карие глаза, песочно-светлые волосы и кожа, покрытая солнечным загаром, словно она всю жизнь прожила на пляже, а не на Манхэттене. Потом были часы, которые мы провели вместе в день свадьбы. Она была так полна энергии и жизни. Просто находиться рядом с ней было опьяняюще. Именно поэтому я согласился отвезти ее к себе домой, хотя знал, что это была плохая идея. Она была итальянкой. Ее дядя был боссом чертовой семьи Моретти, и я уничтожил ее Д-карту, как просроченные водительские права — совершенно ничтожные.
Вспышка гнева стиснула мою челюсть так сильно, что я боялся сломать чертов зуб.
Я мог злиться сколько угодно, но это ничего не меняло. Это был мост, по который уже никогда нельзя было перейти. Единственное, что могло помочь, это хотя бы уверить себя в том, что эта чертова женщина добралась до дома живой.
Я оделся на работу, затем заставил себя перезвонить Коннеру. Моему боссу и давнему лучшему другу не понравится, если я узнаю, что трахнул кузину его жены.
Надо было думать об этом до того, как ты прижал ее к стенке, придурок.
Я покачал головой, когда он ответил.
— Ты наконец-то поднял свою ленивую задницу? — Коннер отчитал меня вместо приветствия.
— Я бы не проспал, если бы ты не оставил меня вчера вечером с таким беспорядком. Знаешь, как трудно отмыть кровь от бетона? — Я убирал останки мертвого албанца после того, как Коннер вышел на тропу войны. Я был рад, что он поймал этого ублюдка, но уборка была сущей мукой.
— Этому засранцу повезло, что мне нужно было попасть домой. Надо было растянуть это на несколько дней, — пробормотал он.
Я хмыкнул в знак понимания. Эти безжалостные албанские ублюдки преследовали нас несколько недель и даже убили дядю Коннера. Я не мог отрицать его право на злость. Мне просто хотелось, чтобы он выпустил свой гнев в камере с пластиковой обшивкой, где мне не пришлось бы проводить всю чертову ночь, вытирая кровь на бетоне.
— Ты хочешь спорить со мной или что? — Спросил Коннер. Его краткость не беспокоила меня. Я знал его с детства. Я был ближе к нему, чем к собственному брату, что означало, что мы регулярно устраивали друг другу разнос.
— Если хочешь. Мне нужен номер телефона Пиппы.
Тишина заполнила
