это было бы слишком утомительно. Хуже того, скорее всего это он бы потерялся в лабиринте чаммурских улиц.
Он выбрал баранину. Пока лавочник заворачивал её, Браяр краем глаза наблюдал за Гадюкой. Бессмыслица какая-то. Как Гадюки могли с такой настойчивостью пытаться избавиться от незнакомца, в то время как банда в чёрно-белой одежде ходила по Золотому Дому с таким видом, будто они там были хозяевами? И вообще, почему чёрно-белая банда не прогнала Гадюк? Браяр видел, что чёрно-белых было по меньшей мере в два раза больше. И наконец, его хвост сейчас находился на территории совсем другой банды, Верблюжьих Потрохов. Он что, полагал, что Потроха не обратят на него внимания?
Браяр знал банды. Пока Нико не привёз его в Спиральный Круг, Браяр жил, проливал кровь и почти умер за свою банду. Гадюки не следовали правилам, которые управляли жизнью любой банды. С точки зрения Браяра, это было то же самое, как если бы солнце взошло на севере. Единственным разумным объяснением их поведения было то, что они могли быть недавно образованной бандой, и искали себе побед. Чёрно-белая банда была для них слишком крупной, а вот одинокий чужестранец был лёгкой добычей.
Лавочник обменял завёрнутую баранину на монеты Браяра и поблагодарил его за покупку. Браяр поблагодарил его в ответ, затем пошёл прочь от местного соука. Стоит ли позволить Гадюке следовать за ним до самого дома? Нет — он уже сказал им, чтобы оставили его в покое. Кроме того, этим Гадюкам следовало научиться уважать другие банды.
Он свернул на Улицу Зайцев. Впереди Браяру были видны трое юных Верблюжьих Потрохов в их зелёных кушаках. Они сидели на корточках у фасада храма Земли, бросая в стену медяки и наблюдая за улицей. Когда Браяр приблизился, один из них поднял на него взгляд и широко улыбнулся. Это был его знакомый, Хамми́т.
— Эй, па́хан, ‑ позвал Хаммит, использовав чаммурское слово, означавшее «маг» или «учитель». ‑ Хорошо работаешь. ‑ Он указал на свою щёку, которая теперь была скорее розовой, чем коричневой, что было последним напоминанием о страшном ожоге, который он получил неделю тому назад. Браяр обработал его лечебной мазью. ‑ Тебе стоит продавать эту мазь, а не раздавать её даром.
Браяр присел рядом с Хаммитом, наблюдая за игрой.
— Я её и продаю, ‑ рассеянно ответил он. ‑ Я беру с богатых в три раза больше моей обычной цены, чтобы потом иметь возможность раздавать её кому угодно по своему желанию. Слушай, вы знаете что-нибудь о банде под названием «Гадюки»?
Один из Верблюжьих Потрохов фыркнул.
— Не банда они, ‑ сказал он полным презрения голосом. ‑ Они — просто игрушка для какой-то такаме́ри. ‑ Браяр не сразу определил, что это означало: женская форма чаммурского слова, означавшего «денежный человек», то есть «богатый человек».
— Так что, они ходят где хотят? ‑ невинно спросил Браяр. ‑ И им не нужно уважать территорию Верблюжьих Потрохов? Потому что один из них следовал за мной от соука. Он сейчас на Кедровом Проспекте.
В упомянутом им направлении метнулись три пары глаз: Гадюка остановился у фонтана на Кедровом Проспекте и брызгал водой на лицо, притворяясь, что Браяр его не интересует. Потроха собрали свои медяки и вернули их в свои зелёные кушаки. Не произнеся больше ни слова, троица поднялась и потрусила к Кедровому Проспекту. Гадюка продолжал изображать отсутствие интереса к Браяру. Потроха набросились на него раньше, чем он осознал, кто они такие.
Браяр мрачно улыбнулся и выпрямился. Он дал мазь Хаммиту потому, что знал, что тот ожог загнил бы, не будь он обработан. Похоже, что этим он также купил себе немного гарантий. Насвистывая, он прошёл мимо ворот храма Земли и свернул в дом по соседству.
Эвумэ́ймэй Ди́нгзай, бесполезная дочь и беглая рабыня, наблюдала сверху, как парень с нефритовыми глазами, за которым она следила от Золотого Дома, пошёл домой. Её заинтересовало то, что он знал троих Верблюжьих Потрохов достаточно хорошо, чтобы воспользоваться их помощью в избавлении себя от Гадюки-хвоста. Однако он был не настолько умным. Он ни разу не посмотрел на крыши, иначе мог бы заметить, что она тоже следила за ним.
Это даже красноречивее, чем его акцент, говорило о том, что он был экнубом, чужестранцем. Каждый в Чаммуре знал, что здесь было два типа улиц: на земле — и по крышам зачастую стоящих вплотную домов и зданий. На этих улицах были установлены лестницы, по которым можно было добраться до более высоких крыш, и мосты, по которым можно было пересекать наземные улицы. Каждый, кто не был очевидным вором или посторонним, мог использовать пути по крышам и делал это: там не было ни норовистых верблюдов, ни мулов, ни носильщиков паланкинов, ни лордов верхом на лошадях.
Эвви знала верхние улицы так же хорошо, как свой дом — скалистые районы Старого Чаммура. Здесь её принимали, несмотря на рваньё и всё остальное, покуда она нигде не задерживалась и ничего не брала. Собаки могли следить за ней, пока она не уходила, женщины могли не спускать с неё глаз, обрабатывая свои маленькие сады или развешивая стиранное бельё, но здесь, наверху, привыкли к самым разным людям.
Она присела, глядя на маленький дом рядом с чужеземным храмом. Кем был этот парень с нефритовыми глазами? Почему он спросил её о магии? Если бы та у неё была, родители не продали бы её чаммурскому трактирщику перед тем, как продолжить свой путь на запад. Если бы она была магом, ей не пришлось бы жить в Высотах Принцев в качестве беспризорницы, которая кормила отбросами себя и своих кошек.
Её кошки! Эвви вздохнула. Без сегодняшних медяков Нахима она не могла купить им сушёной рыбы, как собиралась. Ей лучше вернуться в Старый Город. Если останется достаточно времени дотемна, у неё может получиться поймать несколько ящериц на скальных вершинах Высот. Это, по крайней мере, удовлетворит кошек, а она может поесть припрятанного хлеба.
Внизу Верблюжьи Потроха избивали одинокого Гадюку. Похоже, в парне с нефритовыми глазами была жестокая жилка, если он так натравил их на Гадюку. «Сумасшедший экнуб», ‑ подумала Эвви. «Лапы прочь от моей жизни!». Выпрямившись, она потрусила по крышам прочь.
С наступлением прохладных вечерних часов Леди Зэна́дия до́а А́ттанэ возлежала на софе, расположенной для её удобства в её саду. В своих широких юбках, вуали и наброшенном сари из дорогого бордового шёлка с вышитой золотом каймой она являла собой истинное воплощение чаммурской дворянки. Её короткая золотая блузка, оголявшая живот, в её пятьдесят с лишним остававшийся плоским и мягким, как у девочки, была
