цари стали провозглашать первосвященниками самих себя.
Семнадцать лет тому назад, придя к власти, царь Ирод восстановил дом Аарона в первосвященстве, но при этом не отказался от обычая назначения. Коген Гадолом он провозгласил Анан-Эла, происходящего из рода Аарона, но вскоре был вынужден сменить его восемнадцатилетним Аристобулом, последним отпрыском Хасмонеев. Царь оказался в сети интриг, умело сплетенных своей тещей Александрой, матерью Аристобула. По ее мнению, иудейский трон и первосвященство исконно принадлежали хасмонейской династии. У нее была короткая историческая память, которая не шла дальше Хасмонеев. С помощью царицы Клеопатры ей удалось уговорить всемогущего Марка Антония, и тот принудил царя Ирода отдать первосвященство Аристобулу. Однако год спустя царь утопил Аристобула и вернул первосвященство на короткое время Анан-Элу. Затем, Анан-Эл был сменен Йешуа бен Фабием. Впрочем, также ненадолго. Новым Коген Гадолом был назначен Симон бен Боэтий. Царь был пленен красотой его дочери Мариамме[9], на которой и женился, как только Симон бен Боэтий стал Первосвященником. С помощью тестя царь рассчитывал прибрать к своим рукам власть над Храмом. Но ему это не удалось, поскольку рабби Иссаххар, будучи Второсвященником, своим авторитетом во многом превосходил Первосвященника. В иудейской истории нередко настоящая власть принадлежала не первому лицу, а тому, кто следовал за ним.
Между Коген Гадолом и Сеган ХаКодешимом сложились ровные деловые отношения. Рабби Иссаххар поддерживал легитимность первосвященства Симона бен Боэтия в глазах сомневающихся саддукеев и эссеян, крайних ортодоксов веры. Взамен Первосвященник признавал за рабби Иссаххаром последнее слово в делах Храма. Многочисленные левиты, священнослужители Храма, а также простые иудеи считали рабби Иссаххара законным наследником первосвященства, что не нравилось ни царю, ни Коген Гадолу. Если бы не всеобщая любовь и уважение, которыми он пользовался в народе, они бы с удовольствием избавились от него. Он был прост и доступен в отличие от Первосвященника, которого народ мог лицезреть лишь по праздникам.
Исторически в Иерусалиме существовало два средоточия власти: царский Дворец и Храм. Цари могли превосходить могуществом первосвященников, но при этом Дворец никогда не превосходил авторитетом Храм. Еще пророк Иезеки-Эл закрепил в сознании иудеев превосходство духовной власти над мирской. Возвышаясь на вершине горы Мориа[10], Храм в буквальном и переносном смысле доминировал над городом. Его можно было видеть почти с любой точки. Величественный и таинственный он внушал благоговение, трепет и страх в души людей.
Могущество и авторитет Храма ежедневно поддерживались огромной армией священнослужителей. Более сорока тысяч левитов хранили неприступный бастион веры и древних обычаев. Левиты густой сетью покрывали всю Иудею и контролировали узловые моменты жизни иудеев. Ни одно мало-мальски значительное событие не ускользало от их внимания. В них была сосредоточена вся духовная жизнь народа, и от них исходили все важнейшие решения.
Ни один народ во всей Римской империи, включая самих римлян, не обладал такой мощной армией властителей сердец и умов. Лишь евреи могли себе позволить подобную роскошь. В этом была сила Храма. И с этой силой не могли не считаться ни римские императоры, ни их марионеточный царь в Иудее.
Ежедневное руководство громадной пирамидой храмовой власти отнимало у рабби Иссаххара много сил. Но сегодня, в день Хануки, вернувшись домой после вечерней службы, он был утомлен больше обычного. Инцидент в Храме настолько сильно встревожил его, что он впервые в жизни не мог скрыть своего волнения. Только ему одному было известно, что за, казалось бы, малозначительным выпадом Рубена может последовать событие величайшей важности, неведомое ни самому Рубену, ни Элохиму.
Рабби Иссаххар ждал этого события давно. Теперь все зависело от действий одного человека – Элохима. Как он себя поведет, что предпримет в ответ? Зная непокорный и крутой нрав своего зятя, ему нетрудно было догадаться о его возможных действиях. Но самое главное состояло в том, сумеет ли Элохим обуздать свой крутой нрав сегодня и прийти к нему перед тем, как что-либо предпринять. Если Элохим не придет, то долгожданное событие так и не наступит. В этом рабби Иссаххар был уверен.
Молодые левиты, приставленные Храмом к нему для прислуживания, помогли ему снять священные одежды. Он надел на себя простой белый хитон. Ему подали чашу с яблочным соком.
Через несколько минут Иосиф, юный левит, впоследствии прозванный Каиафой, постучался в дверь. Он сообщил, что приходил Рубен.
– Когда?
– Перед сумерками, рабби. Просил передать, что очень раскаивается и готов извиниться перед Элохимом.
Приход Рубена подтвердил ожидания рабби Иссаххара.
– А Элохим не приходил?
– Нет, рабби.
– Сходи к нему домой. Передай, что я хочу его видеть.
Иосиф ушел. Вернулся он через час с вестью о том, что Элохима нет дома и что Анна сильно переживает и встревожена его отсутствием. Второсвященник был озадачен. Неужели Элохим не придет? Становилось уже поздно. Предсказание и реальность расходились.
В полночь, когда рабби Иссаххар уже потерял всякую надежду, Иосиф вновь постучался в дверь и сообщил, что пришел Элохим.
– Слава Богу! – сказал рабби Иссаххар. – Скорее проведи его сюда!
Увидев Элохима, рабби Иссаххар подозвал его к себе. Они обнялись.
– Знал, что придешь, но не предполагал, что так поздно.
– Виноват, абба.
– Домой заходил? Анна переживает.
Элохим смутился.
– Нет, не заходил. Я спускался в долину Кедрон. Хотел оттуда подняться на гору Соблазна. Но перед тем сел под дубом и уснул. Проспал несколько часов. Проснулся поздно вечером. И вот пришел к вам.
Второсвященник пристально посмотрел Элохиму в глаза.
– Ты пришел за своим мечом?
– Да, абба.
Это был тот самый меч, который Давид снял с поверженного Голиафа и им же отрубил ему голову. На клинке, сразу под эфесом, он кровью Голиафа начертал звезду в виде двух переплетенных треугольников. Каким-то образом, позже меч оказался у Первосвященника Ахимелеха. И он хранил его, завернув в ветхую одежду, вместе со своим ефодом. Когда царь Саул преследовал безоружного Давида, Ахимелех вернул ему меч, за что поплатился жизнью. В память об Ахимелехе Давид, уже будучи царем, передал меч на вечное хранение его сыну Первосвященнику Абиафару. И с тех пор меч Голиафа переходил от одного первосвященника к другому по линии Аарона, оставаясь, тем не менее, собственностью дома Давида. Царь Соломон приказал тем же мечом умертвить идумея Доику, убийцу Первосвященника Ахимелеха. Последующие цари Иудеи во время войн приходили к первосвященникам за мечом Голиафа, а с наступлением мира возвращали его обратно им на хранение. Меч Голиафа был единственным уцелевшим символом древней царской власти. И он принадлежал теперь Элохиму, наследнику царя Давида.
– Стало быть, ты решил твердо? – спросил Второсвященник.
– Твердо, абба.
– Рубен раскаивается и просит прощения.
