холодный пронзительный взгляд Элохима, он словно проснулся от сладкого сна и обнаружил себя стоящим во дворе Храма на виду у всех, под их уничтожающими взглядами. И только тогда он понял, что высказал правду не ко времени и не к месту.
Ахар, а за ним Авир, младший сын, вышли к нему в сад.
– Абба, что с вами? – спросил Ахар.
– Ничего, ничего, дети мои, – как бы успокаивая самого себя, ответил Рубен.
– Но, абба, видно же, что что-то случилось, – сказал Авир.
Рубен был хорошим, любящим отцом. Сыновья ему были очень близки. И вообще вся его семья была очень дружной.
– Ахар, боюсь, что случилось непоправимое, – признался Рубен.
Сыновья встревожились.
– Что же, абба? – робко спросил Авир.
Рубен молчал, беспрестанно теребя пальцами бровь над правым глазом. Видно было, что у него тяжко на душе.
– Абба, не скрывай от нас, – сказал Ахар.
Рубен посмотрел на сыновей и тяжело вздохнул.
– Дети мои, каждый в этой жизни хоть раз попадает в жуткую ситуацию. Как в той игре с тремя наперстками и шариком. Однажды еще в молодости я играл в нее на Верхнем рынке. Ты следишь внимательно за движением шарика. Фокусник катает его медленно по столу. И всякий раз ты правильно угадываешь, под каким наперстком спрятан шарик. Но играют и выигрывают другие. И ты даже не подозреваешь, что это сообщники мошенника. Хотя и чувствуешь, что тут что-то не так. Ты продолжаешь наблюдать за игрой со стороны. И вновь угадываешь правильно. Тебя охватывает азарт, какой-то подъем духа. Но ты удерживаешь себя. И опять угадываешь правильно. Мошенник замедляет движение рук и прячет шарик под средним наперстком. Как никогда ты уверен, где шарик. Не удержавшись, ты ставишь все свои деньги на кон и указываешь на средний наперсток. Фокусник поднимает наперсток, и ты, к своему ужасу, узнаешь, что именно в этот раз не угадал. Шарик был под другим наперстком.
Рубен грустно вздохнул.
– Мне тогда было очень жутко. Хотя фокусник и вернул все мои деньги, но предупредил, что выиграть в этой игре невозможно. Теперь мне так же жутко. Как никогда я был уверен в своей правоте, но ошибся.
– Абба, что же случилось? – умоляюще спросил Ахар.
– Я унизил Элохима. Там, в Храме. Перед всеми.
– Элохима!? – одновременно воскликнули сыновья, не поверив своим ушам.
– Да, дети мои, Элохима. Сам не знаю, как вышло.
– Но зачем? Он же очень хороший человек, – сказал Авир.
– И к нам относился хорошо. Всегда спрашивал о здоровье имэ, – добавил Ахар.
– У него есть и другая черта. В ярости он свиреп и беспощаден. Я его хорошо знаю.
– Но он также добрый, абба. Все так говорят. Все его любят и уважают, – сказал Ахар.
– Мне страшно не за себя, а за вас, за девочек, за мать.
– Но еще можно все поправить, абба, – наивно произнес Ахар.
– Вряд ли.
– Нет, можно, можно! – затараторил Авир. – Давайте пойдем к нему домой! Прямо сейчас! Вместе, втроем. Объясним ему все. Он поймет. Он очень умный, добрый. Он простит. Уверен. Вот увидите, абба!
– Авир прав, абба. Пойдем сейчас! Потом будет поздно!
– Если уже не поздно, – грустно признался Рубен.
– Так давайте не терять времени, – предложил Ахар.
Все трое вошли обратно в дом.
– Мы скоро вернемся, – сказал Рубен жене.
По дороге к Элохиму Рубен поймал несколько укоризненных взглядов прохожих. «Уже пошли слухи», – подумал он.
Дом Элохима находился в Вифезде, за северными стенами Храма, между Овечьим рынком и купальней, недалеко от Овечьих ворот. Он был большой, двухэтажный и выделялся среди других домов по соседству.
Рубен жил в Безете, недалеко от Соломоновой каменоломни, в пятнадцати минутах ходьбы от дома Элохима.
Они вскоре подошли к воротам Элохима, но не успели постучаться, как оттуда вышел Иосиф.
– Мне надо поговорить с Элохимом, – сказал Рубен.
– Его нет дома, – сухо ответил Иосиф.
– А где он?
– Не знаю. Никто не знает. Он вообще не вернулся домой из Храма. Иду искать его.
И Иосиф, не попрощавшись, отошел от них и скрылся за углом.
– Поздно, – сказал Рубен.
– Пойдем, тоже поищем его! – предложил Ахар.
– Нет. Мы не найдем его.
– Что же делать тогда? – растерянно спросил Авир.
– Ничего. Знаете, по дороге сюда я загадал про себя: если мы застанем его дома, то, наверное, все уладится добром. А если нет, то… Рубен не договорил.
– То что, абба? – спросил Ахар.
– То надо быть готовым к самому худшему.
– К чему худшему?
– Он убьет меня, – сказал Рубен. – И не только меня. Если мы его не опередим. Быть может, вот в эти самые минуты он принимает решение о нас. Нам тоже надо принять решение.
– Абба, мне не верится, что он убьет нас, – сказал Авир.
– У него нет иного выбора. Он не из простых. Сын Давидов. А сыны Давидовы никогда никому не позволяли унижать их безнаказанно. Так что кровопролития не миновать.
– Нет, абба, можно миновать! – с волнением сказал Авир. – Надо поговорить с рабби Иссаххаром.
– Да, да, абба, – подхватил Ахар, – рабби Иссаххар исправит все. Да и Элохим его послушается. Все же – тесть.
Рубен задумался. Рабби Иссаххар был единственным человеком, к которому можно было обратиться за помощью. Он всегда находил выход из самых трудных ситуаций.
– Хорошо, пойду поговорю с ним, – сказал Рубен, – хотя сомневаюсь, что от этого что-то изменится. Некоторые вещи в этом мире, к сожалению, просто непоправимы.
4
Дом Второсвященника окнами выходил на площадь Офел. Тут же рядом, неподалеку от Конских ворот, находился дом Первосвященника. Испокон веков первые лица высшего духовенства имели свои резиденции на этом месте, в непосредственной близости от Храма.
Рабби Иссаххару едва перевалило за шестьдесят, но он выглядел намного старше. По природе он был добродушным человеком. Рядом с ним люди обретали умиротворенность. К нему часто обращались по спорным вопросам.
Его облик выражал внутреннее благородство и врожденную мудрость. Серебристо-седые волосы и борода, худое, несколько высохшее лицо, испещренное морщинами, одним словом, все в его облике несло отпечаток прожитой сложной жизни. Рабби Иссаххар овдовел молодым, ему тогда еще не было и тридцати лет. Жена оставила единственную дочь, которую он любил больше всего на свете.
Он был потомком Аарона по прямой линии. От Аарона до Ония Третьего в течение почти тысячи лет первосвященство переходило от одного его предка к другому. Традиция была прервана Антиохом Эпифаном, эллинским царем Сирии, который впервые отстранил первосвященника от должности. Потомки Аарона надолго потеряли власть в Храме. Царь Антиох также впервые ввел практику назначения первосвященников, что прижилось при Хасмонеях. Некоторые хасмонейские
