из них завопил и скрылся под водой. Другой успел его подхватить и выволок на берег. Тогда-то я и увидел, что у бедолаги обе ноги оттяпаны выше колена.
Если бы все этим и кончилось. Пострадавший туземец встал на свои культяшки и завел беседу с соплеменником. Причем он говорил, точнее, хрюкал довольно сердито, но, опять-таки, я не почувствовал, чтобы он был убит горем. Потом он попробовал идти на культяшках и понял, что ковыляет на них еле-еле. Тогда он сделал какой-то жест, мне показалось — пожал плечами. После этого увечный туземец вытащил из уха серьгу и отдал соплеменнику. Вот здесь-то и произошло самое странное.
Второй туземец взял серьгу и… едва она оказалась у него в руках, как туземец с откусанными ногами рухнул замертво. Соплеменник поднял труп, швырнул в воду и пошел себе как ни в чем не бывало. Я подождал, пока он уйдет, вернулся в селение, забрал Лекки и Хейнса, и мы пошли к кораблю.
На обратном пути меня поджидал новый сюрприз. Поначалу я не обратил на это внимания. Уж слишком меня поразило то, что случилось на берегу. А когда мы втроем пошли назад, я сразу же заметил, что пятно на комбинезоне Хейнса исчезло. Вино или что бы там ни было — туземцы вывели пятно. Или отстирали. Затрудняюсь сказать, поскольку комбинезон Хейнса не был даже влажным. Зато ткань была разорвана, словно ее чем-то продырявили. В первый раз я этого не увидел. Хейнса как будто ткнули копьем. Сначала Хейнс шел позади меня. Затем я пропустил его вперед и увидел, что… комбинезон прорван и сзади! Я даже знал, когда это случилось. Когда Хейнс закричал.
Сами понимаете: если человека проткнуть копьем насквозь, он уже не жилец. А Хейнс меж тем шагал впереди меня к кораблю, и в левом ухе у него болталась серьга. Я сразу же вспомнил туземца с откушенными ногами. Как будто ему было очень важно отдать серьгу, и пока он ее не отдал, он не мог умереть.
В тот вечер у меня было более чем достаточно пищи для размышлений. Я внимательно наблюдал за всеми, и их поведение показалось мне странным. В особенности поведение Хильды. Представьте бегемота, вообразившего себя котенком, и тогда вы поймете, что я хочу сказать. Хейнс и Лекки, наоборот, были молчаливыми и задумчивыми. Возможно, они что-то затеяли.
Но сильнее всего по мне вдарило, когда на следующий день Арт вернулся из селения с серьгой в ухе. Получалось, что из шестерых нормальными оставались только мы с Диком. Я понимал: мне надо срочно переговорить с ним и узнать, что он думает про все про это. Дик был занят — писал отчет об экспедиции. Но я знал: перед сном он обязательно отправится проверять все отсеки корабля. Так требовали правила внутреннего распорядка. Я решил перехватить его в каком-нибудь укромном углу и расспросить начистоту.
Время тянулось еле-еле. Я наблюдал за четверкой с серьгами в ушах, и их поведение начинало пугать меня все сильнее и сильнее. Они лезли из кожи вон, пытаясь вести себя как обычные люди, но кто-то из них постоянно допускал какой-нибудь ляп. Прежде всего, они забывали разговаривать. То есть один из них поворачивался к другому, как будто хотел что-то сказать. И не говорил. Потом, где-то посреди фразы, спохватывался. Но я понял, что речь им больше не нужна. Они общались телепатически.
Наконец Дик отправился в обход. Я — следом за ним. Он зашел в боковой отсек. Я — туда же. Плотно закрыл дверь и спрашиваю: «Дик, ты ничего не замечаешь?»
Он удивленно посмотрел на меня. Разве что только глазами не заморгал. Тогда я сказал ему: «Неужели ты не почувствовал, что эти четверо — совсем не те люди, с какими мы отправлялись в полет? Ты можешь мне ответить, что случилось с Артом, Хильдой, Лекки и Хейнсом? Куда мы вляпались с этими туземцами? Дик, ну не настолько ты занят своими делами, чтобы ничего не замечать!»
В ответ Дик только вздохнул: «Значит, у нас есть промахи в работе. Нужно больше практиковаться. Пошли, мы тебе обо всем расскажем».
Он положил мне руку на плечо и открыл дверь. И когда он открывал дверь, рукав рубашки немного задрался, и я увидел у Дика на запястье… короче говоря, вместо золотой сережки у него был надет золотой браслет.
Я вконец оторопел и стоял, не в силах сказать ни слова. Я осторожно убрал его руку и пошел с ним в кают-компанию. Там Лекки — похоже, он был у них главным — взял меня на мушку бластера, и они рассказали мне, кто они такие.
Если вы когда-нибудь видели эти древние фильмы ужасов, так они — просто детские сказочки по сравнению с тем, что я узнал. У них не было имен, поскольку не было языка. Никакого: ни устного, ни письменного. Они общались телепатически, а для этого язык не требуется. Самое подходящее слово, чтобы попробовать передать то, как они себя называют, — это «мы». Да, ребята, личное местоимение первого лица, множественного числа. Повторяю, индивидуальных имен у них не было. Только индивидуальные номера.
У них отсутствовали не только имена и язык. Фактически, у них не было ни своих тел, ни своего разума. С точки зрения землян, их можно назвать паразитическими сущностями. Мне это трудно объяснить… они, понимаете, могут существовать, только прицепившись к чьему-либо телу и пользуясь чьим-то разумом, чтобы мыслить. Ганимедские туземцы называли эти сущности «богами серьги». И как обычная серьга будет тупо лежать, пока ее не прицепят к чьему-нибудь уху, так и эти сущности. Можно сказать, они впадают в спячку, но это опять-таки приблизительное объяснение.
У Чарли с Блейком, что называется, шары на лоб полезли.
— Это что ж получается, Хенк, — сказал Чарли, — когда такая… сущность к кому-нибудь прицепляется, она расцветает пышным цветом, так? Подчиняет себе этого человека… или туземца, управляет его поступками и мыслями, но не смешивается с ним? Я правильно понял? А что происходит с тем, к кому она прицепилась?
— Внешне — ничего, — ответил я, — но что человек, что ганимедский туземец становятся управляемыми. У них сохраняется и память, они по-прежнему понимают, кто они, однако из кресла пилота их вышибли. Человек становится вроде робота. Причем этим «богам серьги» все равно: жив хозяин тела или нет. Главное, чтобы тело годилось для их собственных целей. Думаете, Хейнс послушно дал всунуть себе в ухо серьгу? Нет,
