Фредерик Браун
Добро пожаловать в сумасшедший дом!
I
Так уж получилось: проснувшись, он все знал. Сомнения окончательно его оставили, когда он стоял у окна в комнате редакции и смотрел, как косые лучи утреннего солнца освещают здания, стоящие напротив, отбрасывая длинные тени на тротуары. Он знал, что очень скоро, возможно даже сегодня, произойдет нечто важное. Хорошее или плохое — неизвестно, но его мучили мрачные предчувствия. И не без причины: сюрпризы редко бывают приятными, в особенности если речь идет о серьезных вещах. Беда может прийти с любой стороны, а разнообразие причин бесконечно велико.
— Здравствуйте, мистер Вайн, — послышался голос у него за спиной.
Он медленно отвернулся от окна, что само по себе было странно: обычно движения этого невысокого подвижного человека напоминали стремительные и легкие движения кошки. Но сейчас что-то заставило его не спешить, словно он больше не рассчитывал увидеть игру светотени за стеклом.
— Привет и тебе, Рыжий, — ответил он.
Веснушчатый мальчик-рассыльный сказал:
— Его милость желают вас видеть.
— Прямо сейчас?
— Ну нет. Как вам удобно. Может быть, на следующей неделе. Если вы заняты, назначьте время.
Он взял Рыжего за подбородок, и рассыльный отступил назад, делая вид, что ужасно напуган.
Подойдя к автомату с охлажденной водой, он нажал на кнопку, и вода полилась в бумажный стаканчик.
Гарри Уилер заглянул в комнату и сказал:
— Здорово, Наппи. Что случилось? Вызывают на ковер?
— Конечно, чтобы сообщить о повышении, — отозвался он, выпил воду из стаканчика, смял его и выбросил в корзинку для мусора.
Потом он вышел в коридор, сделал несколько шагов и оказался в кабинете.
Уолтер Дж. Кэндлер, главный редактор, оторвался от лежащих на столе бумаг и приветливо сказал:
— Присаживайтесь, Вайн. Я сейчас закончу.
И снова опустил взгляд на бумаги.
Он уселся на стул, стоявший напротив стола, вытащил сигарету из нагрудного кармана рубашки и закурил. Потом его взгляд уперся в тыльную сторону листа, который изучал главный редактор. Она была девственно чистой.
Главный редактор отложил лист и посмотрел на него.
— Вайн, у меня очень сложный случай. Как раз то, что у вас получается лучше, чем у других.
Он ухмыльнулся, не спуская взгляда с главного редактора.
— Если это комплимент, то спасибо.
— Да, конечно, комплимент. Вам уже приходилось выполнять для нас весьма непростую работу. Однако здесь ситуация иная. Никогда прежде я не просил репортера сделать то, чего не стал бы делать сам. Я бы не стал, поэтому и вас просить об этом не буду.
Главный редактор взял лист бумаги, который изучал перед приходом Вайна, и вновь положил его на стол, даже не опустив взгляда.
— Вы когда-нибудь слышали об Элсворте Джойсе Рэндольфе?
— Главе психиатрической больницы? Да, черт побери, я с ним пару раз встречался, но не более того.
— И какое впечатление он на вас произвел?
Он чувствовал, как внимательно смотрит на него главный редактор, как будто ответ на этот вопрос был очень важен.
— Что вас интересует? — спросил он. — Что вы имели в виду? Вы хотите знать, симпатичный ли он парень, хороший ли политик, обладает ли манерами профессионального психиатра?
— Насколько вменяемым он вам показался?
Он посмотрел на Кэндлера и понял, что тот не шутит. Лицо главного редактора стало совершенно непроницаемым.
Он рассмеялся, но тут же резко оборвал смех. Наклонившись вперед над столом Кэндлера, он спросил:
— Элсворт Джойс Рэндольф. Вы говорите об Элсворте Джойсе Рэндольфе?
Кэндлер кивнул.
— Доктор Рэндольф был здесь сегодня утром. И поведал мне довольно странную историю. Он не просил ее опубликовать. Он лишь хотел, чтобы я ее проверил, прислав своего лучшего репортера. Сказал, что, если все подтвердится, мы можем напечатать его рассказ крупными красными буквами на передней полосе. — Кэндлер мрачно ухмыльнулся. — Ну, это в наших силах.
Он потушил сигарету и внимательно посмотрел на Кэндлера.
— Рассказанная доктором Рэндольфом история настолько необычна, что у вас появились сомнения относительно его вменяемости?
— Совершенно верно.
— А почему вам кажется, что задание трудное?
— Док сказал, что репортер сможет проверить истинность его рассказа только изнутри.
— Вы хотите сказать, что мне придется отправиться туда в качестве санитара или в каком-нибудь другом качестве?
— Вот именно, в другом, — сказал Кэндлер.
— Ага.
Он встал со стула и, подойдя к окну, повернулся спиной к главному редактору. Солнце практически не успело переместиться. Однако тени на улице выглядели иначе — тут не могло быть никаких сомнений. И лабиринт теней внутри его души также изменился. Да, он знал, что нечто похожее произойдет. Он повернулся и сказал:
— Нет. Проклятье, нет.
Кэндлер едва заметно пожал плечами:
— Не могу вас винить. Я вас даже ни о чем не просил. Сам бы я не согласился.
— И что, по словам Элсворта Джойса Рэндольфа, происходит в его сумасшедшем доме?
— Я ничего не могу вам рассказать, Вайн. Я обещал Рэндольфу — вне зависимости от того, согласитесь вы отправиться к нему в клинику или нет.
— Значит, даже если я соглашусь, я не буду знать, что искать?
— Именно. Иначе эксперимент лишится объективности. Вы станете искать нечто определенное — и найдете, есть оно там или нет. Или будете настолько предубеждены, что, обнаружив истину, откажетесь в нее поверить, даже если она укусит вас за ногу.
Он отошел от окна, остановился перед столом и стукнул по нему кулаком.
— Черт возьми, Кэндлер, почему я? Вы же знаете, что произошло со мной три года назад.
— Да, конечно. Амнезия.
— Конечно, амнезия. Всего-то и дел. Но я никогда не скрывал, что не сумел полностью от нее избавиться. Мне тридцать лет — или нет? Мои воспоминания берут свое начало три года назад. Вы себе представляете, каково это — каждый раз наталкиваться на непреодолимую стену? О, безусловно, я знаю, что находится по другую сторону стены. Знаю, поскольку мне рассказали. Мне известно, что десять лет назад я начал работать здесь рассыльным. Знаю, где и когда родился, знаю, что мои родители умерли. Я знаю, как они выглядели, — но только благодаря тому, что видел фотографии. Я знаю, что у меня нет жены и детей, потому что все так говорят. Конечно, с тех пор моя жизнь складывается удачно. После того как я вышел из больницы — а я не помню, из-за чего туда попал, говорят, был какой-то несчастный случай, — мне повезло, поскольку я по-прежнему умел писать репортажи, хотя мне пришлось заново выучить имена всех сотрудников газеты. Мое положение было ничуть не хуже, чем у репортера-новичка,
