сразу же между незнакомыми лицами других родителей. И снова вползает змея-надежда, что он подойдет после собрания и заговорит. Нет. Уходит одним из первых. Что же, значит — не сегодня. А, может, и никогда. В конце концов, хотеть, чтобы ребенок добился максимума, и хотеть общения с давно забытой любовницей, которая уже и не женщина для него, это из разных опер.
Она неспешно возвращается к себе и погружается в документы. Ненавистные. Необходимые.
Аккуратный стук в дверь, и седеющая голова, просунувшаяся в проем. Готова ли она его принять на разговор-встречу? Сердце прыгает четверной лутц и выезжает из него, закручивается в спираль без смены ног и пауз.
— Не ждала увидеть тебя, — произносит, держа кофейную чашку у губ, Катерина.
— Иногда беглецы возвращаются? — грустно смеется мужчина.
— Еще и с жертвенными агнцами, — нет, она не осуждает, но жалеет его солнечную девочку, как и всех своих подопечных, — Ты правда хочешь ребенка засунуть в нашу мясорубку?
Богоров молча пьет кофе, игнорируя вопрос про агнцев.
— Вы вернулись в Москву? — ждет боли ответа про жену. Наверное, красивая. Маша очень симпатичная девочка. И не очень-то похожа на отца. Точно молодая. Уж по сравнению с ней-то любая будет молодой.
— Мы с Машей — да.
Странный ответ. Короткий и отметающий всякие возможности к продолжению темы.
— Зачем ты подстриглась? — внезапно задает вопрос Антон. И становится и вправду больно. Наверное, больнее, чем при мысли о жене. Потому что неожиданно.
— Удобно и надо же что-то менять в жизни, — врет Мейер.
— Это не ты, — огорченно говорит мужчина.
— Я — только старше, — сквозь внутреннюю пустоту утверждает женщина.
Нужно прекращать этот мазохистский диалог, который того и гляди закончится ее слезами.
— Рада была тебя видеть, Антош! — Екатерина выходит из-за стола, показывая, что время на беседы с ним у нее истекло. Ей хочется сбежать от его близости. От такого знакомого голоса. От этого обдирающего сердце прищура незабытых карих глаз.
И остро чувствует мужскую горячую ладонь у себя на запястье. А сил сопротивляться тому, как он тянет ее ближе, нет никаких. Его руки на талии, так знакомо и так далеко в памяти. Тяжелый лоб утыкается ей в живот. Оба замирают.
Глухо, поглощённый тканью свитера и ее телом, звучит его голос:
— Я так по тебе скучал… А ты подстриглась!
— Зато больше мне не кажется, что ты гладишь меня по голове, — мягко отвечает она, точно зная, что снова врет.
Ей до сих пор временами, когда ветер шевелит короткие пряди, то и дело мнится, что это его ладонь пробегает по голове, едва касаясь кончиками пальцев.
Она перебирает жесткий ежик переспанных сединой волос, чувствует, как горячий лоб упирается в живот. Время замирает и мир ограничивается кольцом его рук. На глаза наворачиваются слезы, благословляя этот миг и проклиная сотни часов врозь.
У прошлого нас одолжить…
Похоже немного осталось уже,
Становится всё холодней.
И мы со временем осторожней на вираже,
И ждать перемен всё трудней,
Но свежий ветер всё ещё бьётся в окно,
И солнце с небес светится.
А вдруг они как в каком-то старом кино
Когда-то ещё встретятся.
«УмаТурман»
Горячие губы прижаты к ее ладони, пока она второй рукой судорожно ищет в сумке пластырь. Когда язык оставляет влажный след, собирая выступающую кровь, хочется закрыть глаза и потеряться в первобытной дрожи, которую вызывает это прикосновение.
Угораздило же так обрезаться бумагой, да еще и в тот момент, когда он заглянул после двухмесячного отсутствия. Собственно, не появись он, вряд ли бы и порезаться случилось.
— Пластырь, — произносит Екатерина охрипшим голосом.
Мужчина протягивает руку, вынимает из подрагивающих пальцев коробочку и неспешно еще раз проводит языком по ее ладони, прежде чем оторвать губы.
Голова склоняется, пока он открывает упаковку, вынимает защищающую ранку полоску и аккуратно прикрепляет ей на руку. От каждого прикосновения пальцев под ложечкой ёкает. И не спасает даже воспоминание о том, что этот мужчина женат и счастлив. Жена его молода и очень привлекательна. У них отличная дочь, веселая и открытая миру. Разве это не первый признак того, что в семье все хорошо?
Первый раз Машину маму Катя увидела три недели назад, заглянув на тренировку к Сашке. Новенькая родительница, на которую еще не пристрелялся глаз сразу привлекла внимание. Уточнять кто это особенно и не требовалось, девочка была очень похожа на свою мать. Всем, кроме глаз. И все же, когда Сашка подкатила к бортику, Екатерина задала вопрос:
— Кто-то новенький из родителей? — чуть кивнув головой по направлению мадам Богоровой.
— Ну да, Машина мама, жена Антона Владимировича, — подтвердила Сашка, — она уж больше месяца тут. Я так поняла смена родительского караула, пока папа в командировке.
Катерина кивает головой. В один день она узнала, как выглядит личная жизнь Антоши, а заодно и то, что самого Антоши уже давненько нет в городе.
После того кофе в первый учебный день, когда он сидел, уткнувшись в нее лбом, казалось, целую вечность. И вдруг резко расцепил руки стоило ей зашевелиться, неловко распрощался и почти выбежал за двери. После этого он ни разу не заглянул к ней. А она ждала. Так ждала, что однажды жутко рассердилась на себя за это упорное сидение в кабинете во время тренировки младших, вместо того чтобы спокойно делать свои дела, требующие серьезного внимания, что завела правило именно на время этих тренировок планировать выездные встречи и обходы классов.
Ну, вот и понятно: интермедии с ностальгией по прошлому интермедиями, а жизнь жизнью. А в жизни все отлично: семья, работа. Не до старых знакомых. А она-то нафантазировала!..
Еще раз бросила взгляд на женщину, потом перевела его на ее маленькое отражение на льду, и поманила девочку к себе:
— Привет, Маша! Как тебе Московская зима? — было интересно, уютно ли девочке здесь после теплого климата далекой страны.
— Привет!.. Ой! — тут же одернулся ребенок, — Здравствуйте, Екатерина Андреевна. Все хорошо. Мне нравится, что так много снега. Я никогда раньше не видела столько.
Американский акцент почти сгладился из ее речи. Дети быстро привыкают к новому и умеют адаптироваться идеально. Ей, похоже, и правда нравилось все: и снег, и лед, и то, как идет ее жизнь.
Невольно улыбнулась, слушая ответ малышки. Они поговорили о снеге, зиме, фигурном катании и скоро надвигающихся весенних каникулах. На прощание Катерина погладила, едва касаясь пушистой макушки, чтобы не растрепать и без того рвущиеся из
