свою очередь осадила буйная растительность.
Остров располагался вдали от населенных мест, но когда-то его населяла целая монашеская община. Деревянные жилища монахов не сохранились, а каменное святилище в пологой части острова, между небольшими бухтами, осталось. Оно изредка посещалось особенно упорными паломниками.
Иногда в нем на какой-то срок поселялся отшельник — настоятели монастырей время от времени давали подобные задания своим подопечным.
Попасть на Остров можно по висячему мосту, перекинутому с высокого берега над бурным потоком. Мост соединяет две скалы, бывшие некогда единым целым. Но, похоже, давно никто не ходил по нему — плетеный мост кажется заброшенным.
Они-то как туда попали?
Падает дирижабль. Что-то произошло и он стремительно снижается. Оболочка сдувается, корзина ударилась о высокий берег реки. Две маленькие человеческие фигурки выпали в воду, течение унесло их. Падение продолжается, но удар немного развернул аппарат, его крутит, корзина болтается — еще два человека выпали из нее, но уже над островом. Одна фигура лежит на краю каменистой насыпи, вторая, упав на пологий склон, сползает в овраг. Канаты и сдувшаяся оболочка с парусами запутались в деревьях, корзина опрокинулась. Рисовальщица выползает из нее. У нее белое лицо. Кровь на щеке. Поднялась, стоит с видом человека, не понимающего на каком он свете.
Она же боится высоты, как она согласилась лететь?
Мастерская храмовых рисовальщиков. На полу и на циновках — солнечные зайчики в виде вытянутых ромбов — солнце просвечивает сквозь скрещенные жерди и переплетения стен. Солнечное пятно горит на медной ступне статуи божества в углу. Из курильницы у медных ног поднимается тоненькая струйка ароматного дыма, завивается медленными кольцами.
Группы женщин, сидят дружескими кружками на больших циновках. Женщины заняты работой. Посередине каждой циновки — столбики из чаш, или ряды статуэток. Расписывая или полируя эти предметы, женщины негромко разговаривают, посмеиваются. Их фигуры в одеждах, украшенных орнаментом, живописно смотрятся на фоне золотистых циновок. Вспыхивает искрами то качающаяся серьга, то браслет на поднятой руке, попадая в луч света. Лица кажутся особенно загорелыми, глаза и волосы женщин — особенно темными.
Здесь красиво. Обстановка рабочая, хорошая. Они любят свое дело, верят, что оно — часть большого общего Пути.
Жрец беседует с парой паломников. Мужчина и женщина явно издалека — цвета и покрой их одежды отличаются от местных. Рисовальщица в некотором отдалении смиренно ждет, когда жрец выдаст ей свое ценное указание. Как обычно, подозвав ее и выставив ограничительную ладонь в ее направлении, он о ней словно забыл.
Она разглядывает пару, отмечая разрез глаз, форму бровей, очертания скул и подбородков, общее для обоих лиц выражение скрытой печали и решимости, складывает эту информацию в свою невидимую копилку образов. Если бы она не была здесь чужой, она определила бы, откуда именно эти люди по их одежде, орнаменту вышивки на ней. И она не смотрела бы на них так прямо и пристально, совершая очередной промах в глазах Жреца.
Не всегда модели традиционных портретов молоды и прекрасны. Иногда позируют и весьма пожилые люди. Ведь портрет может быть утрачен. И не всегда модель сама идет в дом к рисовальщику. Иногда храмовый рисовальщик идет в жилище к своей модели — ведь случается, что человек не в состоянии передвигаться. А еще бывает, что дело, приносящее чистую радость, вдруг обернется своей суровой изнанкой долга. Тогда перед рисовальщиком — мертвое детское личико, которое надо изобразить таким, каким оно было при жизни.
Жрец хмурится: явно не ожидал, что она согласится лететь с этой четой паломников, чтобы сделать портрет их умершей дочери. Он рассчитывал, что наконец нашел долгожданный повод удалить это подозрительное инородное существо из упорядоченного храмового мира. Он держит паузу. Рисовальщица стоит перед ним прямо, руки по швам, лицо бледное, еще раз кивает.
На следующий день.
Ранее утро. Каменистая площадка, от которой начинается дорога к храму, используется для посадки и высадки паломников. Здесь устроен каменный помост со ступенями, чтобы удобнее было забираться в корзину. Дирижабль скоро взлетит.
Площадка еще в тени, которую отбрасывают горы. К полудню все пространство здесь станет белым и горячим от солнца. Аппарат уже готов, но паруса пока свернуты. Экипаж из двух человек помогает пассажирам сойти с помоста в корзину, а помощники из храмовых служителей готовы по их знаку отвязать причальные канаты.
Почти все пассажиры уже разместились внутри на откидных сиденьях, некоторые из них держатся за толстые веревки, прикрепленные вдоль бортов изнутри.
Подходит группа — Жрец с четой вчерашних визитеров. Видимо, они достаточно высоко стоят в здешней кастовой системе, так как он провожает их лично и беседует с ними любезно, совсем не так, как со своей свитой, и уж конечно, не так как с Рисовальщицей.
Она идет следом, соблюдая дистанцию, предписанную Жрецом. Она сейчас одета как местная жительница в праздник, а не так, как до сих пор — словно ей безразлично, что на ней, лишь бы чисто и удобно. Ее рубахи сочетаются по цветам (белая, голубая, глубокий индиго). Платок в тех же цветах на голове, из под него на спину свешиваются длинные волосы, обвитые синим шнуром. Даже большая сумка с ее инструментами, и широкая шаль — такого же синего цвета, как штаны и верхняя рубаха. Правда, в отличии от местных женщин, она совсем не носит украшения.
Зная, что предстоит тяжелое испытание, она подготовилась, как к бою. Идет, печатая шаг.
В последний момент все же теряет самоконтроль — не может войти в корзину. Видимо, мысль о том, что эта конструкция взлетит, вызывает приступ паники. Пассажиры изнутри и жрец снаружи смотрят на нее, как благовоспитанная дама на беспардонного нарушителя этикета. Член экипажа подталкивает ее совсем несильно, но она падает внутрь. Забивается в самый угол, полностью закутывает голову шалью и застывает там, вцепившись в стенки, делает медленные вдохи и выдохи. Окружающие стараются ее не замечать, ее спутники переглядываются с сомнением.
Аппарат плавно взлетает, паруса его расправляются. Выйдя из тени, аппарат вспыхивает на солнце. Поднимаясь все выше, становится похож на сказочную золотую птицу, к лапкам которой привязана маленькая прямоугольная корзина. Поймав парусами воздушный поток, удаляется, уменьшается. Даже странно, что в таком маленьком объекте так много настоящих, живых людей, один из которых сейчас в ужасе молится, чтобы этот полет быстрее закончился.
Позже.
Семейная гробница. Новая, пустая — всего один саркофаг. Саркофаг такой маленький, что это вызывает щемящее, тоскливое чувство. Хорошо, что крышка закрыла застывшее личико мертвой девочки. В крышку вставляют выпуклый щиток портрета — с него улыбается эта же
