Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
Когда мужчины перестали смеяться, Эми открыла глаза: вокруг нее неясным пятном расплывалась листва голубики. Эмми вдруг поняла, что ей совсем не хотелось, чтобы Уильям – единственный, кому она была дорога, – услышал издевки и хохот приятелей. Она бы не вынесла, если бы он стал свидетелем ее унижения. Унижения, которое, как ни представляла, невозможно пережить, унижения, которому она подвергалась из-за того, что родилась не с тем именем.
Еще несколько мгновений жестоких, ранящих душу насмешек, и мужчины двинулись дальше по дорожке к дому Кэбота; там, в английском розовом саду Часси Кэбот им будут поданы холодные закуски, прежде чем все отправятся на последний праздник этого лета – ежегодный традиционный бал в имении Бэйардов.
Эми раздвинула кусты и медленно поднялась, не обращая внимания на листья, пыль и раздавленные ягоды, прилипшие к ее светлым волосам и подолу шелковой юбки, на то, что мокрая земля проступает у нее между пальцами босых ног. Низкий мужской голос донесся до ее слуха: такое самопожертвование заслуживает-де ордена за отвагу.
Девушка быстро обернулась, потрясенная, не веря своим ушам, и увидела вьющиеся темные волосы и широкие плечи Уильяма де Пайстера, единственного человека, которому, как думала Эми, она была дорога. У нее было такое чувство, какое бывает в тот страшный, ослепительный миг, когда понимаешь, что падаешь, в миг, когда сознание непоправимости происшедшего ударяет тебя наотмашь.
Горло ее сжалось; казалось, в нем застрял холодный ком жира. Она прерывисто вдыхала в себя воздух, стараясь удержаться и не наделать глупостей, не разрыдаться во весь голос. Девушка зажала себе рот ладонью, чтобы мужчины, которые спускались по тропинке среди деревьев к просторным зеленым лужайкам, не услышали ее плач.
В груди Эмилии, в самой ее глубине, сердце, казалось, совсем перестало биться. Ее мир, ее маленький, нелепый, полный грез и желаний мирок, которого на самом-то деле и не было, неожиданно снова рухнул.
Потому что это был голос Уильяма – того, что требовал ордена за отвагу. Эми смотрела на него со спины, а он стоял среди своих бессердечных приятелей. Он был все такой же высокий. И, освещенный солнцем, он по-прежнему выглядел сильным и уверенным.
Эми надеялась, что он тот, кто одолеет ее чудовищ. Но когда она вскинула голову и сглотнула тяжелый комок, стоявший в горле – казалось, это было ее сердце, – девушка взглянула правде в глаза: это был ее Уильям – тот, что хохотал громче всех.
Глава 2
Жизнь похожа на пудинг:
Нужны и сахар,
И соль.
Тогда он получится вкусным.
Старинная поговорка Новой Англии
Обивка кое-где порвалась. Джорджина Бэйард схватила вышитую подушку, некогда принадлежавшую Марии Антуанетте, и бросила ее на диван, чтобы прикрыть потертые места.
Высокие часы на стене напротив начали отбивать время. Девушка обернулась: еще девять часов впереди. Она взяла медовую булку со столика, где был сервирован завтрак, и стала жевать ее, прохаживаясь мимо больших застекленных дверей, ведущих в сад.
Проглотив последний кусок, она посмотрела вдаль, на горизонт, где небо сходилось с неподвижной водой Атлантики. Однако Джорджина знала, что море переменчиво так же, как и удача ее брата. Случалось, океан был гладким, спокойным, невозмутимым, словно и не бывало никогда бурь, и пенных бурунов, и громадных валов, с таким грохотом и ревом налетавших на скалы Мэна, что местные рыбаки называли их ревунами.
Они подкрадывались незаметно, эти ревущие штормы, именно после таких дней, как сегодня, – прекрасных дней. Праздных, беспечных дней. Дней, которые убаюкивали, внушая ощущение благополучия и покоя, как будто все в этом мире прекрасно – так было и так будет всегда. Но те, кто знал побережье, кто провел здесь, в Мэне, немало времени, вроде нее, знали, что погода в конце лета, как, впрочем, и в любое другое время года, весьма изменчива.
Уж в чем Джорджина Бэйард не сомневалась, так это в том, что и жизнь изменчива. Только глупцы могут верить в судьбу и удачу. Именно таким глупцом и был ее брат. Всю жизнь он гонялся за призраками лишь затем, чтобы умереть разоренным, не оставив ей ничего, кроме множества долгов, большого особняка в Бостоне и летнего дома, который она так любит, – и тот и другой с громадными закладными, которые ей было не выплатить.
Джорджина проглотила еще три сладкие булочки, нервно откусывая и жуя, откусывая и жуя и совершенно не чувствуя вкуса. Она раздраженно уселась в стоявшее рядом кресло, глядя вдаль, за окно, где вид был испорчен серой уродливой глыбой острова; местные говорили, что туда переселились призраки диких шотландцев, изгнанных из собственных домов.
Дикие шотландцы... Вот еще! Девушка засмеялась. Неужто кто-нибудь поверит в такую чушь! Однако ей вдруг пришло в голову, что у нее есть кое-что общее с этими самыми шотландцами. Она тоже вот-вот потеряет свой дом.
Джорджина откинула голову. Бабушка всегда так делала – откидывала голову назад на несколько минут, когда устраивалась в этом кресле, том самом кресле, сидя в котором она, бывало, говаривала:
– Джорджина, тебе бы следовало родиться мальчишкой. Этот твой братец просто безвольное ничтожество, мот. У него в голове сплошной туман да бесплодные, несбыточные проекты. Он плохо кончит – помяни мое слово. Он слаб, но у тебя-то есть сила – упорство, характер и ум. Ты пошла в деда и в его отца, настоящего Бэйарда. Победителя.
Бабушка была права. Брат Джорджины Элберт никогда не задумывался над тем, к чему могут привести его действия. Он просто делал что-нибудь, и все. Он был всего на год старше ее, но в глазах родителей он был старше на годы; он значил для них больше, потому что был сыном.
Как-то днем в воскресенье – Джорджине тогда было шесть лет – они уселись всей семьей в легкую парную коляску и отправились в парк, где должен был состояться концерт, где в киосках торговали сластями, а детей ожидал кукольный спектакль. Однако задолго до всего этого Элберт потащил ее на пруд ловить лягушек, потом кормить голубей, которые, как он уверял, станут клевать орешки прямо с ладони Джорджины. Потом она поняла, что они заблудились в толпе ужасно высоких людей; торопясь на концерт, они не обращали внимания на маленькую потерявшуюся девочку.
Ей показалось, прошли часы, пока родители отыскали их, сидящих на скамейке у пруда для домашних уток. Мать кинулась успокаивать плачущего Элберта. Джорджина же сидела, сцепив на коленях руки, чтобы они не дрожали. Она до того перепугалась, что у нее даже не было слез, чтобы заплакать. Отец и бабушка приняли это оцепенение от ужаса за стойкость и силу духа, и родные ее в первый раз произнесли имя девочки с одобрением и гордостью. Они утверждали, что она настоящая Бэйард.
Как-то раз жарким летним днем, когда брат и сестра подросли, Элберт уговорил ее искупаться в заливе и заплыть подальше, на глубину. Именно Джорджина, борясь с отливом, дотащила тогда брата до берега. Потом она сидела на песке среди водорослей, кашляя от набравшейся в горло морской воды, а мать ее, задыхаясь от рыданий и схватив Элберта, восклицала, что они чуть было не потеряли сыночка.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
