исполнении песни, — но также и о специфическом понятии саунда. Андрей Горохов так описал его: «Саунд — это акустическое пространство трека. <…> Саунд предполагает целостное восприятие акустического события, а не в качестве суммы характеристик: высота ноты плюс ее длительность, плюс ее громкость, плюс ее тембр. Интерес к саунду — это интерес к звуку как он есть сам по себе, вне ритмических, гармонических, мелодических, динамических параметрических сеток. <…> Саунд — это то, что слушатели стали называть стилем. Это не только предпочтительные „отдельные звуки“, но и правила их комбинации. Именно устойчивые характеристики <…> саунда и образуют стиль»[17].
Следовательно, слова неотделимы от саунда, в котором они пребывают. С этой точки зрения текст песни лишь часть идентичности трека. Так, американский исследователь Альбин Зак в книге «The Poetics of Rock» в принципе не говорит о тексте рок-песни. Зак использует понятие «поэтика» для обозначения целостности, создаваемой различными аспектами звучания и записи студийного трека. Уникальный смысл и идентичность каждого трека заключаются в конкретной конфигурации таких параметров, как мастерство исполнения, тембр, эхо, а также пространственные характеристики записи и фактура звука[18]. При этом, как пишет Зак, «риторическое значение звука определяется культурными практиками»[19]. Иными словами, символическое значение звуков формируется в процессе исторического развития популярной музыки: «…звуки отягощены стилистическим наследием, и, по мере того как рок-музыка развивается, нюансы стилистического языка становятся более тонкими»[20]. Манера исполнения, эмоции артиста, особенности записывающей аппаратуры, оборудование, сведение и мастеринг трека — все это влияет на формирование саунда.
В свете этих соображений популярную песню можно определить как сложный эстетический объект, в котором музыкальные структуры взаимодействуют с вербальными. Текст популярной песни следует воспринимать как структуру, соотнесенную со всеми аспектами записи: гармонией, мелодией, ритмом, саундом, и т. д.
Как артист выбирает ту или иную тему, те или иные слова? Как говорить о тексте популярной песни, если не через логоцентричную категорию смысла? Почему для тяжелого рока свойственны одни темы, а для инди-рока — другие?
Ответ можно найти, обратившись к понятию семантического ореола, которое филолог Михаил Гаспаров разрабатывает в книге «Метр и смысл». Казалось бы, простой вопрос — какова взаимосвязь между смыслом стихотворного текста и его метром — оборачивается для Гаспарова важной эпистемологической проблемой: существует ли связь между объективным явлением стихотворного ритма и эфемерным полем словесных смыслов, связанных с конкретным ритмическим рисунком? Один из выводов автора таков: стихотворные размеры обладают семантическим ореолом. Иначе говоря, в рамках поэтической традиции с определенным ритмом связаны те или иные слова, мотивы, тропы: «Избрать такое-то слово или размер — уже значит подсказывать читателю целую сеть смысловых ассоциаций, тянущихся за ними. Одни из них крепче, другие — слабей, но все они значимы и для писателя, и для читателя»[21].
Идея Гаспарова кажется справедливой для всех видов языкового творчества, опирающегося на несловесные механизмы смыслообразования, такие как ритм или мелодика. В самом деле, как пишет Юрий Левин в послесловии к «Метру и смыслу», понятие семантического ореола можно использовать вне филологического контекста — оно «заслуживает внимания <…> и с общесемиотической точки зрения», поскольку семантический ореол «являет собой особый случай знакового отношения»[22]. Иными словами, смысл слов, соотнесенных с ритмическими рисунками стихотворения, можно понимать как семиотический код, который в рамках традиции ассоциируется и/или противопоставляется другому коду — собственно стихотворному метру.
От этого тезиса остается сделать только один шаг до анализа популярной песни. Если текст песни — это своеобразное семантическое поле, ассоциативный ряд, сфера словесных смыслов, то вторичный код, с которым это поле соотносится, — музыкальный материал: гармония, мелодия, ритм и саунд популярной песни. В разговоре о песне нельзя не принимать в расчет то поле музыкальных значений и смыслов, с которыми он соотнесен. Важно и то, как описано это взаимодействие. Речь здесь не о «музыкальном фоне», на котором происходит текстологическое развертывание идей, но именно о структурной взаимосоотнесенности музыкальных и вербальных компонентов. В гитарной песне текст взаимодействует с голосом и ритмическими рисунками, тембрами и звуками. Изучение смыслов, подразумеваемых словами песни, не может не учитывать эти критерии.
Голос, эмоции, смысл: структурное взаимодействие музыки и текста
В одном из своих эссе, посвященных звуку и музыке, Ролан Барт пишет, что слушание как психологический акт (в отличие от физиологической способности слышать) — это герменевтический процесс: «Слушать значит декодировать то, что сокрыто, расплывчато или приглушено, чтобы явить сознанию подноготную смысла»[23]. Но что именно подразумевается под смыслом? Когда Барт размышляет о песенном искусстве, он никогда не говорит о смысле слов или текста. В целом его работы проблематизируют саму возможность анализа музыки. Эссе «Зерно голоса» начинается с тезиса, что любая форма музыкальной критики обречена описывать опыт встречи с музыкальным произведением через «самую бедную из лингвистических категорий» — прилагательное[24]. Эпитет неизбежен, поскольку экономичен. Мы слушаем песню или присутствуем на концерте — и вот мы уже стремимся заключить необозримую многозначность музыкального явления в клетку прилагательного. Чтобы избежать этой ловушки, Барт предлагает «изменить сам музыкальный объект и то, как он являет себя речи»[25]. Рассуждения мыслителя в рамках этой идеи в основном строятся на понятии телесности и представлении о том, как голос артиста взаимодействует с языком, со словами. Рассуждая о песнях французского шансонье Шарля Панзера, Барт больше заинтересован тем, как он произносит отдельные фонемы, нежели тем, о чем он поет. Очень важно, чтобы в песне произошло естественное слияние «линии смысла» (фразы) и музыкальной линии, явленной голосом[26]. Если голос артиста слишком явно и целенаправленно стремится артикулировать фразы и слова, музыкальное выпадает из языка, а на его место приходит то, что Барт называет притворством смысла. В отличие от повседневной речи, язык в песне, по Барту, не выполняет коммуникативную функцию, его целью не является передача смысла. Задача певца — произносить слова так, чтобы музыкальное проявилось в языковом и заново обнаружило в нем эрос. Музыка — качество языка[27], которое связано не с формальными дисциплинами семиотики, риторики и поэтики, но со структурно сокрытой в языке возможностью чувственности, мелодии.
Анализ Ролана Барта переключает внимание интерпретатора со смысла на саму физическую природу слова. Устная речь, как уже неоднократно отмечалось, существует в форме звуковой волны и именно поэтому является медиумом, в котором могут разворачиваться такие музыкальные явления, как мелодия или ритм. В популярной песне же взаимосвязь текста и музыки имеет структурный характер. Это обстоятельство подчеркивал исследователь Дай Гриффитс, предложивший понятие вербального пространства для описания в музыкальном
