жевали худосочные бифштексы. И граждане Аварика наслаждались этим так, словно их нелепая нищенская роскошь и правда что-то значила.
Для Лилианы это было дикостью. Она признавала и даже уважала местные традиции, но понять их не могла.
Когда чародейка вернулась к своему столику и потянулась за кружкой горького местного пива, чтобы утолить разыгравшуюся жажду, она заметила, как кто-то проталкивается к ней сквозь толпу. Грубая, заросшая густой бородой физиономия расплылась в улыбке, которую ее хозяин, видимо, считал очаровательной. Незваный гость заложил два жирных, как сосиски, пальца за отвороты жилета из плотной черной ткани, желая, очевидно, привлечь внимание дамы к столь изысканному одеянию. Этот пьяница непрерывно таращился на нее с того самого момента, как Каллист испортил ей вечер, закатил истерику и сбежал из таверны. Каждую ночь попадался по крайней мере один такой, и Лилиана все ждала, когда же он выпьет достаточно, чтобы набраться смелости и подойти к ней.
– Я тут случайно увидел, – начал настойчивый субъект охрипшим от пива голосом, – что ты выпроводила своего тощего мальчишку. Не желаешь ли теперь познакомиться с настоящим мужиком?
В ином, более приподнятом настроении Лилиана даже не побрезговала бы слегка пофлиртовать с местным кавалером. Правда, потом она все равно объяснила бы этому любителю легких знакомств, куда именно ему следует пойти. Но сейчас чародейке было не до заигрываний.
Лилиана взяла со стола кухонный нож, испачканный остатками пережаренного бифштекса.
– Если ты сейчас же не исчезнешь, то очень скоро перестанешь быть «настоящим мужиком».
Пару секунд на лице пьяницы читалась борьба между здравым смыслом и уязвленной гордостью. Но в конце концов он, по-видимому, заметил неестественный блеск в глазах Лилианы, и осторожность победила. Ворча, мужчина удалился за свой столик, чтобы рассказать приятелям о том, как дама до него домогалась, а он ее отверг.
Лилиана с облегчением вздохнула, опускаясь на стул. Внезапно она почувствовала нечто нехарактерное для себя. Ей захотелось, чтобы Каллист был здесь и видел эту перепалку. Проклятье, подумала она, вновь потянувшись к кружке с пивом, час от часу…
– Эй! Слышь ты, стерва!
…Не легче.
Половина присутствующих в таверне обернулась на возглас смуглого громилы, который вошел через парадную дверь и зашагал по залу, разбрасывая прилипшие к сапогам комья грязи. Но Лилиана сразу же поняла, к кому он обращался. Она изящно поднялась с места и одарила новоприбывшего своей самой сногсшибательной улыбкой.
– И тебе веселого дня Избавления, Гариэл!
– Да провались ты со своим Избавлением, будь оно проклято! – прорычал Гариэл, прокладывая себе путь к ее столу сквозь сонные парочки, которые все еще топтались посреди зала. – Ты что о себе возомнила, я тебя спра…
А они опытные бойцы, подумала Лилиана чуть позже, когда у нее появилась такая возможность; нужно отдать им должное. Она и не заметила их, пока над плечом Гариэла не сверкнул направленный на нее клинок.
Не было времени даже на то, чтобы предупредить его. Лилиана врезала коленом Гариэлу в живот, – она слишком уважала его как друга Каллиста, чтобы целиться ниже, – а когда он согнулся пополам, схватила его за плечи, навалилась всем телом, и вдвоем они опрокинулись назад вместе со стулом. Это было совершенно не изящно, но зато позволило им на волосок разминуться с мечом, описавшим в воздухе над ними смертоносную дугу.
Грохот, с которым два тела и стул рухнули на пол, был слышен даже сквозь царивший в зале гвалт. Сначала к ним обернулась всего пара человек, потом еще несколько, и еще. Людей больше не интересовали ни тарелки с едой, ни танцы; словно круги по поверхности застоявшегося пруда, по таверне «Худой Конец» постепенно расходилось понимание того, что дело плохо.
Лилиана охнула, когда ей в бок вонзился острый угол стула, но это не помешало ей завершить свой неуклюжий кувырок. Они с Гариэлом перевалились через стул, и Лилиана сильно приложилась головой о доски пола, но и этому она постаралась не придавать значения. Во время падения она умудрилась отвести Гариэла в сторону, не давая ему рухнуть прямо на нее. Пока тот судорожно хватал ртом воздух, распластавшись на полу, Лилиана успела вскочить на ноги и занять позицию, при которой стол оказался между нею и нападавшим. Вернее, сразу двумя нападавшими. Проклятье.
Они точно пожаловали со стороны. Аварик был невелик, но все же не настолько, чтобы все жители узнавали друг друга в лицо. Тем не менее, на первый взгляд эти двое прекрасно вписывались в окружение – оба среднего роста, оба одеты, как работяги, решившие в конце долгого трудового дня пропустить в таверне стаканчик-другой перед тем, как направиться домой и там продолжить возлияния. Но вблизи их выдавали холодные, лишенные малейшего проблеска эмоций глаза.
А также тяжелые клинки, напоминающие мясницкие тесаки.
Они приближались неспешно, даже расслабленно, обходя стол каждый со своей стороны. Несмотря на то, с каким проворством Лилиана увернулась от их первой атаки, они, очевидно, не ждали встретить здесь особого сопротивления.
По крайней мере, в отношении прочих посетителей таверны они оказались правы. Те, кто стоял к Лилиане ближе всего, только сейчас пустились наутек, завопили от ужаса или застыли на месте, в зависимости от особенностей характера. Из-за барной стойки появилась Ишри с тяжелой дубинкой в руке, но толпа, напуганная предстоящим кровопролитием, так напирала на нее, что трактирщица ни за что не успела бы добраться до столика вовремя. Отвергнутый Лилианой искатель женской ласки, к его чести, тоже прокладывал себе путь сквозь зал, потрясая увесистыми кулаками. Но он был уже настолько пьян, что, даже сумей он добраться до места, толку от него было бы немного.
Впрочем, Лилиана и не нуждалась в чьей-либо помощи.
Чуть присев, она перехватила столовый нож – не самое грозное оружие, но ничего другого у нее все равно не было – обратным хватом. Еле слышно, почти не шевеля губами, она затянула низкую, раскатистую песнь. Абстрактные линии татуировки проступили на ее шее, продолжаясь на спине, очевидно, еще более замысловатыми узорами. Казалось, будто что-то выжигает их на коже изнутри.
Если бы нападавшие могли расслышать эти звуки сквозь шум охваченной паникой таверны, то наверняка предпочли бы не связываться. Ирреальные, загробные тона были настолько низкими, что голос Лилианы попросту не мог их воспроизвести. Слоги складывались в слова никому не известного языка, и то ужасное значение, которое они несли, напрямую проникало в самые глубины души слушателя, минуя его разум.
Но они не слышали ничего, два самодовольных болвана, возомнивших себя
