— Не могу считать их злодеями. Нет, мэтр Кланц.
— Дело ваше. Однако все же нужно найти того, кто стоит за всем этим. Если не деньги на кону, то личные счеты. Не удивительно, что ваши местные хотят избавиться от Августа. Мальчик имеет тяжелый характер, он упорен и не терпит нарушений закона. Врагов у него всегда было много. Старым врагам вряд ли сейчас до него, да и месть — удел слабых и неуверенных в себе, а Август выбирал себе сильных врагов. Нет, это новые враги. Но они ужасно глупы. Или наоборот — слишком умны?
— Я понял, о каком яде шла речь. Пожалуй, он и впрямь не причинил бы Августу серьезного вреда. Верно, он нарушает естественные электрические токи организма, но мое механическое сердце сильнее этой мелочи.
— Барону было очень плохо. Я была уверена, что Август погибнет.
— Не погиб бы. Полежал бы без чувств пару часов, потом пришел в себя. Но жизнь ему недомогание испортило, это безусловно. Разрушило его карьеру, превратило его почти в калеку. А он всегда был так силен и полон энергии! Немудрено, что он затосковал.
— Значит, он был в безопасности? Верится с трудом. Хотя отравитель толковал о том же. Говорил, что желал лишь припугнуть его. Сдается, он все же был не так глуп. Или просто успокаивал свою совесть?
— Возможно. Да, яд не убил бы его, но мог ускорить неизбежный и печальный исход. Августу действительно грозит беда и — мне горько это говорить — дни его сочтены. Близок тот день, когда его механическое сердце остановится навсегда. Год, два, пять… не больше. Даже вы с вашей любовью и вашим даром не сможете ему помочь.
У меня похолодело в груди. Кланц тяжело вздохнул, сдернул свой дорогой парик — под ним я увидела густой ежик седых волос — и крепко потер затылок.
— Пожалуйста, говорите без утайки, — попросила я. — Почему вы уговорили Августа на операцию тогда, семнадцать лет назад? Что произошло потом? Почему вас прозвали дьяволом? Почему Август не хочет искать помощи у вас? И почему вы так уверены, что…механическое сердце отбивает свои последние дни?
Глава 2 Сам дьявол
Кланц молчал долго. Подумалось: он не ответит.
Потрескивали угли в печи, механический скорпион дробно стучал ножками, разгуливая по столу, из-под кожаного чехла доносились судорожные шорохи. Все это было так странно и непривычно, что мне показалось: сплю и вижу сон. Я вздрогнула, когда Кланц, наконец, заговорил:
— Сначала расскажу о себе. Итак, кто же он такой — мэтр Кланц, человек, которого прозвали дьяволом? Я не дьявол, Майя, — он энергично покачал головой, его взор исступленно сверкнул.
— Мэтр Кланц — ученый, ненасытный в своей любознательности. Ученый, которого сжигает желание сделать мир лучше. Избавить людей от страданий и превратить их в нечто большее.
Пораженная таким началом беседы, я глянула на него вопросительно. Кланц прикрыл глаза, будто разговаривая с самим собой, и продолжил:
— Всю жизнь меня занимали две вещи: механика и тайны организма. Иначе говоря, совершенство против капризов природы. Человеческое тело — глупый и примитивный механизм. Устроенный бестолково. Слабый, склонный к поломкам, которые чертовски сложно починить. Моя философия — механицизм и витализм.
Он глянул строго:
— Вам, должно быть, непонятны эти термины.
— Я знакома с теориями, которые сводят мир к нескольким незыблемым законам механики. Слышала и об учении натуралиста Рейхенбаха, которое говорит о существовании невидимого эфирного поля, что пронизывает все, что нас окружает. Создает идеальные двойники тел и предметов, связывает их симпатическими связями. Раньше это называли магией… но я верю в это учение.
— Отлично. Но все же буду говорить проще. Я стремился объединить живое и неживое. Сделать людей более совершенными. Способными на многое, не ограниченными несколькими десятками лет на земле, половину из которых они проводят в страдании из-за того, что слабое тело перестает им служить.
Кланц выпрямился. Я смотрела на него, пораженная. Придворный механик изменился: его усталые глаза ожили и загорелись страстью, голос обрел звучность. Он словно сбросил несколько десятков лет и стал необычайно красив — благодаря той неукротимой энергии, той уверенности, которые он излучал. Неудивительно, что старому изобретателю приписывали дьявольские способности. Талантливые люди, увлеченные своим делом, обладают особой аурой. Одних она притягивает и воодушевляет, других отпугивает и заставляет ощутить собственное ничтожество.
— Иначе говоря, — продолжал Кланц, — я хотел получить возможность заменять органы механическими. Конечно, это непростая и в чем-то безумная задача. Тело отторгает металл, живое и изначально мертвое не могут стать одним целым. Я не волшебник, не дьявол и не Всесоздатель, но упорство и любознательность сильнее любой магии! Мне и другим ученым удалось вырвать у Вселенной некоторые ее тайны. Итак, мы знаем, что у каждой вещи, у каждого организма, существует эфирный двойник. Назовем его энергетической репликой.
— Я могу ее видеть. Могу видеть эти токи, что пронизывают наш мир.
— Это редкий дар. Он был у моей жены, он есть у вас. Вам повезло, Майя. Хотелось бы мне исследовать вас получше…
Мэтр Кланц улыбнулся, прищурив черные глаза — такое выражение взгляда бывает у энтомолога, обнаружившего, что к нему на бутоньерку села редкая бабочка.
— Я не столь одарен, но изобрел кое-какие средства, которые позволяют мне манипулировать этими потоками и репликами. Именно они помогают сращивать металл и живое тело так, что они действуют, как одно целое.
Кланц повернулся к камердинеру, который навытяжку стоял в углу. Бартолемос хвастливо лязгнул железными пальцами.
— Но перейдем к сути. Опыты с механическими протезами я проводил с ранней юности. Именно тогда меня заклеймили дьяволом. Дело в том, Майя, что я считал — цель оправдывает средства. Но вы знаете наших суеверных тупоголовых членов Академии!
Кланц раздул ноздри, в его голосе звучали гнев и презрение.
— Мне запрещали вскрывать трупы. Запрещали проводить опыты с живыми людьми. Меня исключали из Академии — но каждый раз возвращали, когда кому-то из старых, жирных академиков требовалось втихую заменить на искусственные их раздутые подагрой конечности, или подлатать их детей, искалеченных войной. В обмен я получал разрешение продолжать опыты. Я подбирал на улице бродяг, которым оставалось немного, наведывался в приюты и богадельни. Каюсь, порой я был начисто лишен… щепетильности. И я даже этим гордился! Но в старости многое меняется, заставляет пересмотреть взгляды.
Кланц вздохнул и на миг наклонил голову, словно его терзал стыд, и крепче сжал руки.
— Я успокаиваю себя тем, что те несчастные послужили науке. Я не жесток по натуре, избегал вивисекции и не причинял никому лишних страданий. Все, что я делал — я делал на благо людей. Я стремился им помочь, и это мне удавалось. И все же я не был доволен результатами.
