по комнате, вводя меня в коматозное состояние. Такое ощущение, первый раз, я испытал в детстве, когда меня стригла одна добрая тетенька. Ласковые прикосновения ее рук, нежный голос подействовали на меня завораживающе, и я сидел не шелохнувшись, желая, чтобы это состояние продолжалось как можно дольше. С тех пор, иногда, не знаю отчего, когда я слышу спокойную человеческую речь, я опять покрываюсь мурашками и сижу как завороженный.
Вероника Львовна родилась в 1928 году, в Виннице. В начале 1944 года, всю угнали в Германию, да так, что она их больше и не видела. Их с братом спасло то, что они работали в немецком госпитале, фронт подходил все ближе и ближе, работы было, хоть отбавляй. В 1946 году вернулся с фронта, весь в орденах, ее дядя по матери и забрал их к себе. Лучше бы он этого не делал, так как через год НКВД стало разбираться, что он делал в плену полтора года, и их, всем гуртом повезли через всю страну. В Хабаровске дядю с женой отправили в Магадан, а всю молодежь в особый лагерь, в Комсомольск-на-Амуре, для работы на машиностроительном заводе, сроком на десять лет каждому. Там, она познакомилась со своим будущим мужем, который и привез ее сюда, в поселок «Тихая Падь».
«Ласковый он был, — вспоминала она, — я сама не подарок, под горячую руку и зашибить могу, а против него всю жизнь не могла громкого слова сказать. Вижу, лениться иногда, или цепляться начнет не по делу, вспыхну, развернусь, а как встречусь с ним взглядом, и из меня хоть каравай лепи. На работе заведусь, или с соседями начнем межу делить, подойдет, обнимет, положит голову на плечо, и все отлетает разом. Так и уснул у меня на плече, тихо, без стонов, проснулась ночью, как током ударило, а он уже весь белый. Сергей родился в 1952 году, еще в Комсомольске. После армии пошел в милицию, работал в Лесозаводске, три года тому назад, сразу после смерти отца, приехал сюда участковым. Учится в Хабаровске на юриста, заочно. Парень работяга, район большой, за месяц не объедешь, только вот жениться ни в какую не хочет, открыл себе в половине поселков «филиалы» и катается, сочетает полезное с приятным. Поговорю я с ним скоро, а то и внуков не увидишь».
«Да, Серега — думал я, разглядывая уверенную фигуру матери, — вот жмуришься ты сейчас, наверное, от удовольствия и не знаешь, что к тебе такая проблема катится. Уговорит она тебя, даже к гадалке ходить не надо».
Игорек, от выпитого вина, вдруг решил показать, что никакой хрен ему не страшен. Я, мол, и не такие горчицы дома едал, у меня жена еще и покруче делает, ее корейцы научили. И стал неуверенным языком рассказывать различные рецепты, уговаривая Веронику Львовну их сразу записать, а то забудет. Хозяйка молча намазала ему на хлеб слой хрена, и предложила отведать. Игорь храбро откусил половину и стал жевать. Через секунду, лицо его передернулось, как будто через него прошел удар молнии, из стиснутых зубов вырвался тихий стон, это хрен попал в желудок, но так как он парень твердый, то он продолжал героически жевать, не раскрывая рта, стараясь не ударить в грязь лицом. За грязь он зря беспокоился, по его лицу текли такие ручьи слез, что никакая грязь ему была не страшна. Я представлял, какой огонь пылает у него в груди, и собирался, было сказать ему, что хватит, рекорд установлен, но он меня опередил. Открыв рот, он начал хватать воздух, как хороший жерех, потом схватил плошку масла и в два глотка осушил ее до дна.
«Все парни, хватит шуток, идите спать. Вам завтра еще целый день по снегу за елками лазить» — отправила нас по кроватям хозяйка, — спокойной ночи.
Проснулся от рокота двигателя под окном, спать хотелось «как из пушки», посмотрел на Игоря, тот не шевелился, и опять уснул. Нас разбудила хозяйка, сказав, что сын приехал и ему опять скоро уезжать, так что давайте поторапливайтесь.
Саня, живот болит, мочи нет — сказал мне Игорь. Вид у него был действительно «аховый».
Не вставай пока, лежи, пойду помощь звать — сказал я, одеваясь.
В окно я увидел стоящий у забора вездеход, правая дверца открыта, на сидении сидит сибирская лайка и с интересом смотрит вниз, где из под правой ведущей звездочки торчат унты, Сергей, видимо, занимается ремонтом.
Беда Вероника Львовна, у Игоря живот скрутило, — сказал я хозяйке, войдя в кухню. — молока бы ему».
«С молока ему только хуже будет, — ответила хозяйка, — я сейчас ему соды с травой намешаю, сначала надо все вычистить, а потом, чаю с сухарями».
В кухне появился «знаток хрена и горчицы», вымученно поздоровался, присел на лавку. Вероника Львовна подошла к нему и протянула ковшик.
Что там — спросил Игорь.
Теплая вода, сода и травка — ответила она и добавила, — рвать будет сильно и наверняка с обоих концов, поэтому отправляйся на процедуру прямиком в туалет. Собаки не бойся, привязана крепко.
Минут через пять в дверь кто-то начал скрестись. Вероника Львовна открыла дверь, и в комнату влетела лайка, которую я видел в вездеходе. Ткнувшись в подол к хозяйке, она сделала круг по комнате, уселась посередине, с интересом поглядывая на меня.
Не больше года — подумал я, разглядывая лайку, — ничего лишнего, все, что надо при ней. Взял со стола кусочек хлеба и протянул его собаке, слегка причмокнув губами. Никакой реакции, она только немного склонила голову на левый бок. Я приподнялся со скамьи, протягивая руку дальше. Не меняя позы и выражения своих любопытных глаз, лайка слегка приподняла верхнюю губу и обнажила клыки.
Все назад. Меня терпят, и этого достаточно — решил я — больше никаких фамильярностей.
«Рада, иди на место, уселась посередине», — приказала Вероника Львовна, наткнувшись на собаку.
Рада отошла к окну, крутанулась вокруг своей оси, улеглась, положив свою красивою морду на вытянутые лапы. На ее верхней губе ясно виднелся длинный белый шрам. В туалете, похоже, началось извержение вулкана. Встревожено залаял привязанный пес, вскочила Рада. Вскоре появился Игорь, уселся на лавку, утирая слезы, и спокойно вздохнул.
Ну, как — спросила хозяйка, протягивая ему кружку с горячим чаем.
«Как в раю, никакой боли, сплошное блаженство, — улыбался Игорь, — интересный у Вас состав. Вероника Львовна, хлестало без перерыва, сколько же гадости человек в себе носит».
«Пойду, прилягу минут на десять, голова кружится, — поднялся он и, обращаясь ко мне, в пол
