дружбе, или в надежде получить заграничные товары — и рискуют, не отдавая себе полностью отчета, что одно такое подозрительное действие может иметь тяжелые последствия для них. Немного я беспокоился и за себя. Одно дело принимать информацию, переданную мне советскими гражданами, другое — что более рисковано — склонять их к содействию и помощи. И снова меня мучил вопрос, работает ли Миша на КГБ. Был ли он послан на встречу со мной? Может быть именно поэтому он так волновался. Нет, это невозможно. Его душевная боль была подлинной: война в Афганистане глубоко тревожила его. Я был уверен, что он встретился со мной по собственной инициативе.
Шесть месяцев спустя Миша позвонил мне. Он был в Москве проездом в Ленинград. На этот раз мы пригласили его посмотреть видеофильм "Полет над гнездом кукушки". Фильм Милоша Формана о пациентах психиатрической лечебницы, борющихся за свою свободу, произвел на него сильное впечатление. Он был молчалив и подавлен. Перед уходом Миша дал мне пакет с фотографиями. Позже вечером я ознакомился с его содержанием. Вместо солдатских могил, снимки которых я просил, там было шесть черно-белых фотографий солдат-афганцев. И опять плохого качества. Я был разочарован и положил их в свою папку материалов по Афганистану: не было смысла посылать такие снимки в редакцию.
Прошел еще год. В теплый июньский день 1985 года Миша позвонил снова. Мы встретились у станции метро Ленинский проспект, в десяти минутах ходьбы от моего дома. В этот день даже старухи сменили свои теплые одежды на более легкие. Мы решили прогуляться вдоль реки на Ленинских горах. Когда мы проходили под железнодорожным мостом, Миша сказал, что он привез еще фотографии, и вручил мне запечатанный конверт.
— Посмотри, пригодятся ли они тебе.
Когда мы прощались несколько минут спустя, Миша спросил, не смог ли бы я достать ему несколько книг Стивена Кинга. Он сказал, что собирается писать работу об авторе романов ужасов, которая послужила бы доказательством коммерческой и эксплуататорской направленности американского издательского дела. Хотя он утверждал, что его шокируют писания Кинга, я подозреваю, что он втайне наслаждался описаниями ужасов и сексуальных сцен. Миша очень просил меня не посылать ему книги по почте, так как не хотел, чтобы власти знали, что он получает посылки от иностранца.
Вернувшись в офис, я вскрыл Мишин конверт. В нем было несколько черно-белых фотографий, включая снимок усатого солдата за рулем джипа Красного Креста. Кроме того, там находилось несколько роликов 35-мм негативов. Я рассмотрел их на нашем фотостолике под лупой. Как и те фото в альбоме, это были любительские снимки, которые солдаты обычно посылали домой: они рядом с военной техникой. На одном была группа офицеров, рассматривающих позицию в большой бинокль на штативе, как на учениях. На снимках было также несколько настенных карт больших участков афганской территории вокруг Кабула и Герата, простирающихся до пакистанской границы и дальше до Пешавара. Некоторые негативы было засвечены, а некоторые не в фокусе. Не было никаких указаний, когда были сделаны эти снимки, но на пленке стояли цифры 1981 и 1983. Я прикинул, что снимки были примерно полуторагодичной давности, определенно не позже начала 1984 года.
При виде карт я ощутил нервный озноб. В свое время они могли быть секретными, хотя сейчас, правда, они были слишком стары, чтобы сохранять военное значение. Я беспокоился, что Миша, к которому я относился как к другу, рисковал, передавая эти карты мне. Меня они тоже ставили в весьма щекотливое положение. Если КГБ подверг бы обыску мой офис (что совершенно не исключено), он мог бы использовать наличие этих карт против меня.
В июле, чтобы обезопасить себя, я нашел дипломата, уезжавшего из Москвы на Запад, и отправил с ним эти документы в Вашингтон. Я бы конечно мог вывезти снимки сам, но так как у меня не было статуса дипломатической неприкосновенности, я предпочел не рисковать.
17 октября 1985 года, через несколько недель после нашего возвращения из отпуска в Соединенных Штатах, Миша снова приехал в Москву. И опять мы пошли гулять вдоль Москвы-реки, дойдя до того места на Ленинских горах, где два знаменитых диссидента XIX века — Александр Герцен и Николай Огарев — дали клятву вести всю жизнь борьбу против царского самодержавия.
Миша сказал, что институт послал его в Москву, чтобы произвести ремонт ксерокса. Это было в порядке вещей: в стране, испытывающей постоянный дефицит многих товаров, часто посылают того или иного специалиста за тысячи километров в столицу, чтобы что-то наладить или найти какую-то запасную часть. Миша выразил огорчение и досаду по поводу того, что ему опять не удалось поступить в Московский университет.
— Но я хоть регулярно езжу в Москву по работе, — сказал он.
Миша поинтересовался книгами Стивена Кинга, и я сказал ему, что несколько его романов идут почтой из США. — И я отправлю их тебе, — сказал я ему, не забыв о его прежней просьбе.
— Нет, не делай этого. Это может показаться подозрительным. Я все равно скоро приеду в Москву и тогда заберу их.
Перед тем как расстаться, я спросил у Миши, не смог ли бы он прислать мне вырезки из некоторых фрунзенских газет, которые не получал наш офис. Меня особенно интересовали статьи о новой политике Михаила Горбачева. Как она проводится в жизнь в отдаленных районах? Насколько ее одобряют? Большое ли там сопротивление? О том же самом я просил некоторых своих советских друзей в трех-четырех провинциальных городах страны.
Мы с Мишей вышли из парка и договорились встретиться на следующий день в шесть вечера у станции метро. Я принесу ему несколько английских журналов и книг, и мы продолжим наши беседы. Но Миша не пришел и не позвонил. Несколько недель спустя я получил книги из Штатов. К этому времени я уже знал, что мне осталось недолго работать в Советском Союзе. Что мне делать с этими книгами, если я больше не увижу Мишу?
* *
В те несколько дней, последовавших за Мишиным звонком 24 августа, я был так занят, что практически забыл о его обещании вернуться. Целая неделя прошла бесплодно в дурацких сражениях с советской таможней. Финская компания, которая занималась транспортировкой наших пожитков, доставила их на юго-восточный таможенный склад на станции Бутово для досмотра. Обычно финский водитель совал таможенному инспектору бутылку водки, и процедура проходила легко и спокойно. Но на этот раз было по-иному.
Мы теперь жили в эпоху борьбы Горбачева с коррупцией. Таможенный инспектор, работая по-новому, настаивал на досмотре почти всех
