Эта ненависть к исламу особенно заметна в деятельности таких ханов, как Чагатай и Гуюк[37]. Сторонники первого направления зато охотно осваивали культуру полукочевников-уйгуров и распространенные в их среде религии — буддизм и христианство несторианского толка; последнее, впрочем, утвердилось в среде монгольского племени кераитов еще в начале XI в. Часть кераитов при Хулагуидах поселилась в южном Азербайджане. Еще в первой четверти XIV в. эмиры их, как, например, Иринчин, были ревностными защитниками христианства против ислама[38]. Буддизм и христианство, внутренне столь несходные, однако, оба уже были приспособлены к культурно-бытовым условиям монголов и уйгуров.
При первых ильханах, несмотря на известные колебания во внутренней политике, в частности в области налоговой политики, все же преобладала первая политическая линия, линия сторонников монгольской кочевой старины. Это преобладание и проявлялось под идеологической оболочкой покровительства первых ильханов — Хулагу-хана (1256-1265) и Абака-хана (1265-1282) — буддизму и еще в большей степени христианству[39]. После краткого господства ислама и второго направления в политике при ильхане Токударе-Ахмеде (1282-1284), при Аргун-хане (1284-1291) восторжествовало снова первое направление, которое приняло форму антимусульманской реакции. Аргун-хан покровительствовал одновременно буддистам, христианам и евреям. При посредстве своего первого везира, еврейского купца Са‘д-ад-доулэ, Аргун-хан составил план уничтожения влияния мусульманской, т.е. иранской и тюркской гражданской бюрократии[40]. Мусульманская бюрократия, чувствуя угрозу своему могуществу и влиянию, постаралась путем агитации возбудить фанатизм мусульманского населения городов против Са‘д-ад-доулэ, которому она приписывала план завоевательного похода против Мекки с единственной целью — обратить Ка‘бу в «идолопоклоннический храм». Напуганному воображению мусульманского горожанина рисовался грандиозный заговор евреев, христиан и «идолопоклонников» (буддистов), будто бы угрожавший существованию мусульманской религии[41]. Борьба с сильной мусульманской бюрократией оказалась не под силу для Са‘д-ад-доулэ, тем более что его проект финансовой реформы затрагивал также и интересы монгольской военной знати. Падение Са‘д-ад-доулэ вызвало в городах волну еврейских погромов[42], организованных мусульманской чиновной и духовной знатью (1291). Позже окончательное торжество ислама при Газан-хане вызвало две новых волны христианских и еврейских погромов (1295 и 1297)[43], буддизм же был поставлен вне закона[44].
В 80-90-х годах XIII в. государство ильханов переживало грандиозный хозяйственный кризис, общая картина которого так ярко и подробно нарисована Рашид-ад-дином[45]. Последствия разрушений, произведенных во время монгольского завоевания (1220-1258), общее резкое сокращение населения (иначе говоря, налогоплательщиков), сокращение обрабатываемой земельной площади, в ряде областей на 9/10[46], грабежи кочевых племен и особенно налоговая система ильханского правительства, а также прекращение внешних завоеваний (неудачи в борьбе с мамлюками в Сирии и в борьбе с золотоордынскими ханами Джучидами на Кавказе), приносивших раньше богатую военную добычу, — все эти факторы вместе вызвали к 80-м годам XIII в. сильное сокращение доходов центрального государственного аппарата. Это сокращение в свою очередь стимулировало огромный рост феодальной эксплуатации крестьянства в течение XIII в., которая особенно усилилась в 80-х годах. Крестьянство оказалось на грани нищеты, и его положение стало невыносимым. Сельские районы покрылись крестьянскими повстанческими отрядами[47].
Поиски выхода из этого затяжного хозяйственного кризиса побудили Газан-хана (1295-1304) сблизиться с мусульманской (иранской и азербайджанской) чиновной и духовной знатью, сделать ислам государственной религией и провести ряд реформ, соответствовавших в общем той политической линии, которую мы условно назвали второй линией. С этим и было связано приглашение на пост второго везира Рашид-ад-дина, фактически ставшего руководящим министром, инициатором и вдохновителем реформ Газан-хана. Эти реформы — отмена откупов сбора податей, отмена системы расплаты по государственным денежным обязательствам ассигновками (берат, хавалэ), выписанными на местные казначейства и ложившимися дополнительным бременем на плечи крестьянства[48], отмена постоев военных и гражданских чинов в домах ра‘ийятов[49], некоторое облегчение налогового бремени крестьянства, восстановление правильного монетного обращения в твердой серебряной валюте — вызвали частичное восстановление оросительной сети и известный подъем сельского хозяйства (которое, впрочем, далеко не достигло того уровня, на каком оно находилось перед монгольским нашествием). Подъем этот засвидетельствован не только Рашид-ад-дином, который, в качестве проводника газанхановых реформ, мог бы показаться пристрастным, но и другими источниками — географическими трудами Хамдуллаха Казвини[50] и Хафиз-и Абру[51], Мухаммедом ибн Хинду-шахом Нахчевани[52] и другими[53]. Газанхановы реформы, в основу которых положен принцип строгой фиксации размеров ренты-налога, были предприняты в интересах класса феодалов, а не крестьянства. Однако по сравнению с предшествующим режимом безудержного грабежа новая система была для крестьян меньшим злом.
Реформы Газан-хана, как сказано, выдвинули Рашид-ад-дина на руководящий государственный пост и дали возможность историку выявить свои политические идеи. О жизни Рашид-ад-дина до 1298 г., когда он был назначен на пост везира, мы знаем крайне мало. Нам известно, что Рашид-ад-дин Фазлуллах ибн Абу-л-Хейр Али Хамадани родился в г. Хамадане в 1247 г. и происходил из незнатной семьи ученых. Традиционное мнение о еврейском происхождении Рашид-ад-дина, отвергаемое Катрмером и принимаемое В.В. Бартольдом[54] и Э. Блоше[55], основано исключительно на утверждениях, исходивших из лагеря врагов Рашид-ад-дина. После падения Са‘д-ад-доулэ обвинение в принадлежности к евреям казалось верным средством устранить и даже погубить политического деятеля. Поэтому вопрос о происхождении Рашид-ад-дина остается невыясненным. Из переписки Рашид-ад-дина[56] видно, что наш историк был или выказывал себя ревностным мусульманином-суннитом шафиитского толка. Такую позицию обычно занимало большинство высших мусульманских сановников на службе у монгольских ханов: ислам шафиитского толка был господствующей формой идеологии местной гражданской бюрократии. Не случайно и Рашид-ад-дин выказывал себя сторонником этой идеологии. Вытекало ли это из личного убеждения, или скорее из сознательного политического расчета, в сущности не важно. Важно отметить, что представляемая Рашид-ад-дином политическая линия и до, и после него была связана с интересами местной чиновной и духовной знати и, следовательно, с ее исламской идеологической оболочкой.
В «Джами‘ ат-таварих» говорится глухо, что с 654 г. х. [1256 г. н.э.] дед и отец Рашид-ад-дина, как и он сам, непрерывно находились на службе у монгольских ильханов[57]. Очень вероятно поэтому, что Рашид-ад-дин прошел долгий служебный путь, вернее всего по финансовому ведомству, что нисколько не мешало ему, как и многим другим гражданским сановникам того времени, быть ученым и придворным врачом. Иначе трудно представить, как бы он приобрел служебный опыт, необходимый для занятия должности везира. Приводимые в «Джами‘ ат-таварих» подробности о деятельности финансового ведомства до Газан-хана побуждают думать, что Рашид-ад-дин уже тогда служил по этому ведомству и хорошо знал все детали и закулисные стороны его деятельности.
В.В. Бартольд в 1912 г., когда переписка Рашид-ад-дина оставалась еще
