Книга Слепое пятно - hey jenn

«Наверное пишет о том, какая я неблагодарная и жалкая, всем недовольная и отталкивающая».

3 — светловолосый ангел

Семь лет назад.

Яркие вспышки фотокамер слепили нас после нескольких месяцев, проведенных в темных каменных стенах. Восхищенный свист, одобрительные возгласы, громкие аплодисменты. Всё это душило, мне так сильно не хватало воздуха.

Микеланджело точно почувствовал это и тут же расстегнул на моей рубашке пару пуговиц. Я была обессилена. Лежала на его руках, изо всех сил пытаясь не отключиться. Журналисты вырывались вперед, делая снимки с разных ракурсов. Репортеры нагло перебивали друг друга: задавали тонущие в окружающем шуме вопросы, толкали друг друга и сбивали с толку. Микеланджело и сам едва стоял на ногах, но все равно не отпускал меня. Джефф, третий выживший в этой экспедиции, оказался самым выносливым. Парень тараном пошел на журналистов, громко взывая к машинам скорой помощи, что не могли подобраться ближе из-за обилия зевак и сенсационных обозревателей.

Скорая неслась по направлению в больницу на всех парах. Микеланджело и меня определили в одну машину: мы лежали напротив друг друга, стараясь держаться в сознании. Помню, как пожилой врач встряхнул очередную ампулу, не сводя с меня глаз. Я видела нервозность в его движениях, явно чувствовала, что что-то идёт не так, собиралась уточнить в чём проблема его беспокойства, но вдруг в глазах всё резко потухло.

Белые огни мертвенно-синего цвета проносятся над головой. Белые халаты, невнятные выкрики. Много людей, шум в ушах. Очень больно дышать. Лежу на чем-то твердом, куда-то быстро качусь. Рядом много крепких рук. Мужчина слева на ходу натягивает маску. Микеланджело рядом нет. Мне очень страшно. Я умираю? Темнота.

Сквозь сон слышу плач мамы. Слышу, как что-то стеклянное ставят на твердую глухую поверхность. Слышу нашего Джеффа и его девушку: рассказывают, что собираются пожениться. Говорят, что я обязательно выберусь и ещё погуляю на их свадьбе свидетельницей. Мама читает мне книжку, моего любимого маленького принца. Называет меня своей розой. Просит вернуться, но я не могу проснуться.

Мамочка, у меня не получается.

Я уже давно слышу. Начала различать людей по голосам, хотя многих из них никогда не видела. Иногда, когда есть силы и желание, представляю их внешность. Мне так сильно хочется поговорить. Сказать, что я тут и попросить маму перестать плакать. Утешить её и обнять. Хочется проснуться, но я не могу. Микеланджело так и не пришел. Забываю его голос.

Мне страшно.

Понедельник. Сейчас.

Доктор Солсбери стал ещё мрачнее, чем обычно. Я заметила секундную перемену в его лице и резко замолчала.

— Вас что-то смутило? — решаюсь спросить.

— В Вашей медицинской карте отсутствуют данные о коме. Озвученная информация застала меня врасплох.

Я прикусила язык и на секунду прикрыла глаза. Злюсь на себя за потерю контроля. Не должна была рассказывать лишних подробностей.

— Вы обязаны быть честны со мной, мисс Магуайр, — продолжил терапевт, словно прочёл мои мысли, — наши разговоры конфиденциальны. Я не стану никуда об этом сообщать, но если Вы будете что-то умышленно скрывать или недоговаривать, честной диагностики и дальнейшей помощи можно не ждать.

Я коротко кивнула, задержав взгляд на темных глазах врача. От него снова веяло привычным холодом — на лице читалась серьезность и сосредоточенность. Он ждал продолжения.

— Пришлось заплатить некоторую сумму за удаление этого факта из моей медицинской карты. Другого выбора не было: оставить это в одном из главных документов для археолога — фактически самоубийство. Я не хотела терять возможности выезжать на опасные экспедиции.

— Спасибо, что разъяснили этот момент. Почему мистер Моретти не приходил?

— Не мог, — шепчу с горькой усмешкой, — тогда мы оба находились в критическом состоянии на грани жизни и смерти. Не знаю, как он нашел в себе силы вытащить нас до реанимации.

— Адреналин творит чудеса, —

тихо подытожил терапевт, чем вызвал мою нервную улыбку.

«Сколько нужно выжигать свою душу, чтобы в ней не осталось ничего, кроме цинизма?»

Семь лет назад.

Я очнулась первой. За это время моя мама и родители Мика даже успели подружиться и скооперироваться: они буквально сделали всё, чтобы ни один из многочисленных журналистов до нас не добрался.

Глубокая ночь. За окном снег. Тусклый свет фонарей освещает девственно-белый двор больницы. На глазах выступают слёзы.

В аномальной жаре египетской пустыни я уже успела забыть о том, что зима может существовать. Тянусь к кнопке вызова персонала. Начинается суета. Дежурные врачи в мгновение вбегают в палату вместе с медсестрой. Слишком много ненужных действий, тяжелых разговоров, грузящих тестов, странных проверок, непонятных терминов и предупреждений.

Помню, как горели глаза юного фельдшера, что восторгался моим приходом в себя даже сильнее, чем я. Хочется холодной воды.

Один из дежурных набрал мою мать. Мы никогда не отличались теплыми отношениями, но, как оказалось, она приходила в мою палату каждый день. Без исключений приносила мои любимые цветы, меняла воду, читала вслух, говорила со мной, рассказывала последние новости и не теряла надежды. Её главной просьбой было как можно скорее сообщать о любых изменениях моего состояния. Я слышала её плачущий и срывающийся голос с обратной стороны динамика. Это было впервые. Даже когда умер папа, мама не дала пролить себе ни одной слезинки. Никто не видел её эмоций и не понимал, что у неё на уме и сердце. Сейчас все было наоборот.

— Я приеду сейчас же, — фоновый шум, мама впопыхах собирается, — только разогрею машину.

— Миссис Магуайр, дождитесь утра. Сейчас больница закрыта на прием. Пирс требуется отдых.

Много уговоров, долгие мольбы, даже завуалированные предложения взяток. Угрозы и даже неоднократные попытки манипуляций. Мама не менялась, как и её методы. Но когда она всё-таки приняла поражение и согласилась дождаться утра, я слабо улыбнулась. Мне хотелось её увидеть, осталось немного потерпеть.

Понедельник. Сейчас.

Я довольно закусила губу и сбросила кроссовки со ступней. Подняла ноги и крепко обняла себя за колени.

— Тогда она впервые боролась за меня. За возможность увидеться, поговорить и обнять. Она не успокаивалась около часа, хотя врачи сходу были непреклонны. Маме пришлось смириться, но в ту ночь в моей душе все равно что-то расцвело.

— После того случая Ваши отношения наладились?

— Да, — эти воспоминания веяли счастьем, — стало так тепло. Кажется, именно тогда я начала принимать её такой, какая она есть.

Семь лет назад.

После окончания какого-то пугающего множества процедур прошло около трёх часов. Основное освещение отключили на ночь. В холле стояла тишина. Холодный тусклый свет пробивался сквозь дверную