— Мне приехать?
— Не стоит, уже поздно, я собираюсь домой. Хотя, можешь заехать в гости, мать скучает… — я стыдливо прикрыла глаза и промямлила:
— У меня были планы…
— Понимаю, — вздохнул отец горестно, — ну, что ж, когда сможешь.
— Обязательно, конечно, — вновь ответила с готовностью абсолютную ложь и торопливо попрощалась.
К матери я не испытывала ровным счетом никаких нежных чувств, как бы странно это ни звучало. Но, в своё оправдание могу лишь отметить, что до недавнего времени это было взаимно. Она никогда не интересовалась ни мной, ни моими успехами или разочарованиями, всецело сосредоточившись на себе и своём бизнесе, что к пятидесяти шести годам отозвалось на ее физическом здоровье. Пролежав в больнице почти месяц после тяжелой операции, она вдруг пересмотрела приоритеты и решила побыть женой и матерью, но у меня давно была своя жизнь и места для неё я там по привычке не оставила. Отец меня прекрасно понимал, однако попыток воссоединить семью не оставлял, что вызывало лишь острый приступ жалости лично по отношению к нему и стимулом для меня не являлось.
Вообще, выбранная профессия, вкупе с личными качествами, сделали меня человеком достаточно жестким, не смотря на миловидную внешность. Часто пациенты встречали меня в штыки: при виде низкой голубоглазой блондинки с пухлыми губами у каждого второго складывалось мнение, что руки у меня растут из какого-то особенного места, поэтому мой уголок в ординаторской был обвешен дипломами, сертификатами и благодарностями, не особенно, впрочем, помогающими обрести статус. В какой-то момент я перестала пытаться доказать свой профессионализм, сняла все рамки со стен, во взгляде появилась суровость, которую часто стали путать с надменностью, фразы стали короче, формулировки резче и вдруг, как по волшебству, меня начали воспринимать всерьез как коллеги, так и пациенты. Правда, зачастую после долгой смены, я сама себя перестала узнавать в зеркале.
Подруг у меня не было со времён института, с женщинами я сходилась крайне сложно, а с мужчинами дружить особенно не получалось, каждый раз заканчиваясь одним и тем же: неловким сексом и ещё более неловким утром после него. Один лишь Сашка Абрамцев, санитар скорой помощи, весельчак и рубаха-парень смог завоевать мое расположение простым фактом — страстным обожанием рыжих. На протяжении последних пяти лет он мой единственный друг, но после вчерашнего происшествия его акции резко упали и тот букет, что до сих пор валялся в прихожей, ситуацию не исправил.
Не особенно рассчитывая на то, что после ревизии этого верзилы в моем холодильнике осталось хоть что-то, я прошла на кухню и открыла дверцу. Мерно раскачивающаяся на тоненькой веревке серая мышь стала бы отличным дополнением пустым полкам, я вздохнула и начала собираться в магазин, гонимая страшным голодом. А после, натрескавшись пельменей, завалилась на кровать и попыталась осмыслить то, что со мной произошло, но в памяти всплывала только сцена в коридоре и его пристально-насмешливый взгляд серых глаз. Грубый, дерзкий, нахальный громила с кулаками размером с мою голову. Пошёл вон из моих мыслей.
Просто любопытство, ничего больше
Утром меня разбудил телефонный звонок, не прибавив настроения, и без того отсутствующего по причине отвратительного самочувствия. Как водится, травмы дали о себе знать несколько позже самого происшествия, а то, что я пролежала в отключке в промерзшем доме добавило ещё и простуду.
— Вероника Андреевна? — уточнил незнакомый мужской голос, а я ответила резко:
— Кто это?
— Молвинских Владимир Леонидович, следователь. Я звонил Вам вчера дважды.
— Да, я видела, — ответила сухо. — Чем обязана?
— Прошу Вас приехать в участок для беседы. Сегодня в десять Вам будет удобно?
— Нет, — сказала просто, взглянув на часы.
— Нет? — переспросил он, не поверив своим ушам.
— Нет, в десять неудобно, — расшифровала, как для идиота, а он спросил с ноткой ехидства:
— И какое время Вас устроит?
— Уточните местоположение, — я была абсолютно серьёзна, но он почуял издевку и тон его изменился, хотя адрес он назвал. — Думаю, смогу успеть к двенадцати.
— Семнадцатый кабинет, второй этаж, — сказал сквозь зубы и повесил трубку.
— Как будто это я его с постели подняла, — фыркнула вслух и неловко потянулась, морщась от боли.
Контрастный душ несколько улучшил мое состояние, я неторопливо выпила кофе, закинулась горсткой пилюль, сделала укол обезболивающего и отправилась в больницу. Отец всегда приходил к восьми, два часа занимался бумагами и делал обход, так что к десяти я рассчитывала застать его в своём кабинете, но на этот раз с расчётами промахнулась: дверь была закрыта.
По спине прошёлся холодок, я вспомнила слова верзилы и завертела головой, пытаясь обнаружить хоть одного сотрудника среди пациентов, поняла, что это практически нереально и быстро спустилась на пост охраны, минуя лифт.
— Андрей Викторович сегодня был? — спросила без предисловий, а пожилой дядечка, чьё имя я даже не пыталась запомнить, кивнул в ответ. Видно было, дежурил он с ночи, и просто пытается не заснуть, поджидая сменщика.
От сердца отлегло, я приободрилась и пошла искать его в наиболее вероятное место: ординаторскую на втором этаже.
— Чем надо было таким заниматься, что мимо протащили пациента на каталке, а вы даже не заметили?! — вопрошал отец, уже, похоже, не в первый раз, потому как лица собравшихся были не испуганными, а скорее просто усталыми.
— Андрей Викторович, да в туалет отошёл, ну все же люди, в самом деле… да и кому такое могло в голову прийти…
— Да вот, пришло! — всплеснул руками отец.
— Андрей Викторович, — позвала я его. Отец развернулся и пошёл в мою сторону, бросив через плечо:
— Мы не договорили!
Вышел со мной в коридор и пошёл прямым ходом в свой кабинет. И только после того, как за нами закрылась дверь, обнял меня и сказал:
— Привет, дочка.
— Привет, — улыбнулась, прижавшись к нему щекой, чтобы он не видел моего страдальческого выражения лица: крепкие объятия сейчас были не совсем кстати.
— Уже была у следователя? — спросил хмуро, отстранившись, а я отрицательно мотнула головой:
— Рашила, лучше сначала сюда. Расскажи хоть, в чем дело. Не хочется сидеть перед ним дурой.
— Правильно, — кивнул отец, — всегда лучше обладать информацией. Садись, у меня есть минут пятнадцать.
— Реально просто выкатили из реанимации? — скривилась я, а отец развёл руками:
— Похитили умирающего. Спрашивается, зачем?
— Боялись, что очнётся, — пожала плечами, озвучив первое, что пришло в голову.
— В таком случае, извини уж, проще подушкой придушить, — поморщился папа, — или просто немного подождать. Я читал его карту. Работа проделана огромная, но скорее для очистки собственной совести.
