на Янге, а в арбитраже между ведомствами и службами, которые кинутся исправлять проблему самостоятельно... — я снял фуражку и вытер лоб, а потом расстегнул верхнюю пуговицу на мундире. — Вам останется только наградить непричастных и покарать невиновных.
Понесло меня куда-то не в ту степь. Вздумал учить Императора? Совсем кретин. Ну, да это еще полбеды — дело-то тут гораздо серьезнее. Утешало одно — в ответ на мою неуклюжую шутку он все-таки усмехнулся.
— Вы же не о радио меня поговорить позвали, Ваше Величество. И не про систему образования... И висюльки все эти, и звания, которые посыпались на меня как из рога изобилия — неспроста... Что-то ведь случилось?
Император сник. Он просто рухнул на стул, надел наушники, потом снял их, потом снова надел. Его Величество теперь был похож на обычного юношу, которого всё доконало.
— Ну, почему же не про радио? Это — свобода, — сказал он и обвел рукой радиоаппаратуру. — Только так я могу общаться как хочу и с кем хочу. Все эти кавалеры, дамы, приемы, бумаги, совещания, конференции и заседания... Меня уже тошнит, понимаете? Я бы лучше в Варзугу вернулся, на скрипке играть... Мог бы, по крайней мере, сам собой распоряжаться. Теперь все пытаются выстроить со мной отношения с точки зрения того, что я — Император. Всем плевать на то, кто я есть, какой я есть... А вот тут — не плевать. Тут моего лица не видно, даже голоса не слышно... Поговорить можно по душам — пусть и морзянкой. Знаете, сколько в мире радиолюбителей? Тысячи!
Я кое-что начал понимать, и потому спросил:
— И много среди радиолюбителей девушек? — мы ведь всё это время говорили именно о девушках.
Его Величество глубоко вздохнул:
— Потому я вас и позвал. Мне нужен надежный человек рядом, человек со стороны, понимаете? Слушайте, вы меня с того света один раз вытащили, фактически — возвели на престол и ничего взамен не потребовали... И вот я опять вас прошу: помогите, а?
Когда повелитель одной из самой могущественных держав мира смотрит прямо в душу глазами отчаявшегося юноши — от этого мороз по коже. Ему беспрекословно подчиняется огромная, закаленная в боях армия. В его распоряжении — неисчислимые финансовые средства. Он может консультироваться у самых титулованных ученых и самых лучших специалистов — но просит о помощи меня? Кто я такой, в конце концов?
Есть только одна-единственная штука в мире, с которой не помогут ни штыки, ни деньги и власть, ни высочайший интеллект:
— Ваше Величество, вы что — влюбились?
Он спрятал лицо в ладони. А я еще раз глянул на всю обстановку этой маленькой комнаты, спрятанной в огромном роскошном дворце, и спросил снова:
— Влюбились по радио? По переписке? — мне нужно было это объяснить хотя бы самому себе.
Самым логичным сравнением казалось то, как фронтовики или заключенные находят себе жен с помощью почты — переписываются месяцами, а потом встречаются — и порой создают крепкие, любящие семьи. Я лично знавал пару таких. По крайней мере, так всё это в моей голове более-менее укладывалось. Потому как романтика по радио... С помощью морзянки... В страшную эпоху живём! Но, с другой стороны, телеграмма или радиограмма — это то же письмо, только доходит гораздо быстрее, так что в целом представить себе подобное было можно.
— И вы меня не осуждаете? — спросил он.
— С чего бы мне вас осуждать? Что может быть естественнее для молодого человека, чем влюбиться в понимающую девушку, которая готова его слушать? В ту, которая разделяет его интересы, обладает широким кругозором, незаурядным умом, твердым характером и определенным положением в обществе...
— Как это у вас получилось? — его удивление было неподдельным. — Вы так точно ее описали!
Простодушный Император? Или это только в одном конкретном случае?
— А какой еще может быть девушка, увлекающаяся радио? Это удовольствие — явно не для дурочек-мещанок или дам полусвета... Знаете — или вас обманывает какой-нибудь старый радист-извращенец, который притворяется женщиной, или она и вправду — неординарная личность.
Его лицо изменилось, он даже побледнел, представив такой вариант, а потом взял себя в руки и заговорил прерывистым голосом:
— Мы с ней поклялись друг другу говорить только правду, или не говорить вовсе. Она совсем юная, моложе меня — ей совсем недавно исполнилось восемнадцать. Замуж ее пока выдавать не собираются, какие-то семейные сложности... Но дело не только в этом — сейчас у нее серьезные проблемы. Ей угрожает опасность. И я не могу этого просто так оставить, понимаете? Она — единственная в мире может... Только ради нее я...Понимаете? — снова повторил он.
Я закрыл глаза — и перед моим внутренним взором тут же появилась Лиза.
— Понимаю, — вздохнул я.
— Так вы поможете?
— Всё, что угодно, Ваше Императорское Величество... — а что я еще мог сказать?
* * *
Одним росчерком пера в монаршей руке я оказался в чине флигель-адъютанта, то есть теперь имел право и был обязан находиться подле Императора. Карьерный рост! Полковник, лейб-гвардеец, флигель-адъютант... Для чего-то это было нужно, и тянущее чувство в груди подсказывало: впереди — далекая дорога.
Я шагал по коридорам дворца, пытаясь не потеряться, в поисках канцелярии — нужно было отдать туда, в архив, указ Его Величества о назначении меня, грешного, в ближнюю свиту. Задумавшись, едва не упустил момент, когда некто резкий и мощный ухватил меня самым бесцеремонным образом и утащил в темную комнату с наглухо завешанными окнами.
— Теряешь хватку! — сказал Феликс и довольно оскалился. — Как я тебя похитил, а?
— Это ты теряешь хватку, Карский, — я достал из кармана револьвер, который всё это время был направлен ему в пузо. — Не узнай я тебя спустя секунду — продырявил бы в шести местах.
— У-у-у-у, блатота, нахватался уголовных приемчиков... И что — метко получается через карман стрелять?
— А какая разница, если в упор? Мундир было бы жалко просто.
— Ладно, ладно. С хваткой у тебя всё в порядке. Теперь слушай, что происходит, и никому ни слова о нашем разговоре — даже Императору, смекаешь?
— Если он спросит напрямую — я не смогу соврать, — тут пришлось быть категоричным.
Феликс меня прекрасно понял. Все представители правящей династии в большей или меньшей степени обладали умением выворачивать человека наизнанку и заставлять говорить правду.
— Ну, так не
