Не знаю, кто, что и от кого про меня узнал, но до меня через бабу Галю дошли слухи, что меня в клинике окрестили Женькой Беспамятной. А может, это было ее рук, вернее, уст, дело.
Каждый день я ходила «на собеседования» к доктору Бринцевичу. Отвечала на его вопросы, заполняла анкеты и опросники, рисовала ему всякие картинки, рассматривала кляксы и цветные пятна. Я ждала, что он начнет погружать меня в гипнотический транс или что-то подобное. Но он просто разговаривал со мной, обсуждал погоду, пациентов, интересовался, устраивают ли меня условия проживания в этой замечательной клинике.
Меня все устраивало. Персонал, похоже, это удивляло и поначалу даже напрягало. Мне казалось, что они сами не могли определиться с моим статусом: то ли я пациент, то ли почетная гостья. Мне даже иногда казалось, что они чего-то от меня ждут: буйства, побега, очередной потасовки… Потом ко мне потеряли интерес и стали относиться как к тем из проживающих, кто не доставлял особых хлопот: смеялись, шутили, приветливо здоровались, не настаивали на строгом соблюдении распорядка.
Через пару недель моего пребывания в этом заведении мне разрешили гулять по небольшому ухоженному садику, огороженному высокой каменной стеной, через которую почти не проникал городской шум. Я подолгу сидела на скамейке, грелась на солнышке, вдыхала ароматы петуний и шиповника и слушала, как чирикают над головой птички. Иногда ко мне подсаживалась баба Галя, и мы в компании друг друга наслаждались летней благодатью.
Однажды во время одной из таких безмятежных прогулок я увидела, как из главного здания вышел Константин и направился по садовой дорожке в мою сторону.
Я негромко сказала бабе Гале:
— Бабгаль, это ко мне.
Она сделала большие и круглые глаза, оглядывая стройную фигуру мужчины, решительно шагавшего к нам. Повернула ко мне восхищенное лицо, хитро подмигнула и спросила своим неповторимым шепотом, больше похожим на приглушенный рык:
— Родственник? Хахаль?
Я не ответила и слегка пихнула ее локтем, намекая, чтобы она испарилась. Она суетливо подхватилась и засеменила прочь, то и дело оглядываясь. Я не сомневалась, что, обогнув ближайшие кусты, она займет наблюдательный пост и станет подслушивать.
Константин остановился передо мной, посвежевший и похорошевший с того раза, как я видела его в кабинете у главврача: без синяков, почти без ожогов и царапин он выглядел вполне респектабельно в своей светло-серой рубашке навыпуск, модных потертых джинсах и мокасинах.
Он стоял, сунув руки в карманы, молча смотрел на меня и, похоже, просто не решался ни заговорить, ни присесть рядом.
Я приглашающе похлопала по скамейке возле себя, и он, оглядевшись вокруг, как настороженный зверь, подошел и уселся. Я тоже огляделась и заметила в ближайших кустах бабу Галю в засаде. Я помахала ей рукой, она засмущалась, сделала мне ручкой и поспешно удалилась.
— Привет, — наконец обронил мой гость.
— Привет, — в тон ему отозвалась я.
Он помолчал. Я гадала, зачем он пришел. Идей не было. Я, конечно, помнила его слова о том, что именно я распахала его бок. Но мне даже не было любопытно, при каких обстоятельствах и зачем я это сделала. Да и верилось-то с трудом.
Я снова взглянула на правую ладонь, где вдольлинии жизни розовел едва затянувшийся тонкий рубец. Он тоже кинул косой взгляд на мою руку, потом перевел глаза на меня и наконец спросил напряженным голосом:
— Ты что-нибудь вспомнила?
— О чем? Об этом? — я протянула ему ладонь со шрамом.
Он кивнул и продолжал вопросительно вглядываться в мое лицо.
Я скривила губы и покачала головой.
— А должна? Доктор Бринцевич говорит, что если это был посттравматический шок, то память может и не восстановиться.
— Он пытался что-то сделать?
Я пожала плечами.
— Не особо, по-моему…
Мне показалось, что мужчина вздохнул с некоторым облегчением.
Я подозрительно косилась на него и молчала.
Он отводил от меня глаза и тоже ничего не говорил. Я снова заметила в отдалении бабу Галю, которая, не сильно скрываясь за тонким деревцем, издали пожирала нас глазами.
— Костя, — теряя терпение, позвала я его, — зачем ты пришел?
Он как будто даже вздрогнул, словно я задела его больное место. Он пристально на меня посмотрел.
— А тебе неприятно меня видеть? — настороженно спросил он, как-то весь подобравшись.
— Приятно, — спокойно ответила я. — Мне приятно видеть солнце, зеленые листья, эти цветущие кусты, тебя… Но ведь ты пришел не за этим? И не на меня посмотреть. Мы с тобой вообще кто — друзья или враги?
— Я и сам пытаюсь это понять, — честно ответил он, странно улыбаясь.
Я вспомнила его дикий взгляд, когда он пришел в себя после взрыва.
— Я пыталась тебя убить? — «в лоб» спросила я, не ходя вокруг да около.
— Нет, ты защищалась. Это я пытался тебя убить.
Я была слегка ошарашена и пыталась представить, при каких обстоятельствах, как и зачем этот человек пытался меня убить, а теперь как ни в чем не бывало сидит рядом со мной на скамеечке, слушает пение птичек, любуется цветочками и преспокойно мне об этом сообщает.
— А за что? А почему теперь не пытаешься? Теперь я для тебя не опасна? Я что-то знала и забыла, да? Ты пришел в этом убедиться?
— Все не совсем так, — поразмыслив, ответил он, снова взглянув на меня своим колючим взглядом. — Ты для меня не опасна. Опасность грозит тебе. И мне. Мы в одной лодке.
Он взглянул мне прямо в глаза, и я прочитала в его светло-карих глазах под нахмуренными бровями с классическим злодейским изгибом настоящую тревогу.
— Я тебя еще навещу. И возможно, с тобой поговорит еще один… специалист… доктор.
Я пожала плечами.
Он накрыл мою руку своей жесткой ладонью и слегка пожал. Потом встал и решительно зашагал прочь. Я смотрела на его гибкую стройную спину, пока он неторопливо удалялся от скамейки, сунув одну руку в карман джинсов, а другой задумчиво теребя свою отросшую щетину на подбородке, когда ко мне подсела изнывающая от любопытства и нетерпения баба Галя.
— Красавец! — восхищенно прорычала она мне в ухо. — Он тебе кто? Муж? Брат? Любовник?
— Я его второй раз вижу, — равнодушно проронила я. — У тебя, Бабгаль, все красавчики, кто моложе полтинника.
— А чего же он тебя тогда навещает? — бабу Галю не проведешь.
— Бабгаль. Спроси у него в следующий раз сама, а?
— А он придет? — жадно спросила любопытная старушенция.
— Кто ж его знает.
— А тебе что, все равно, придет он к тебе или нет?
— Все равно.
