из руки Вадима, склонилась над рельсами.
— Парик? — Вадим, щурясь, вглядывался в тёмный комок пакли. — А это что за пятна? Кровь?
— Вот не знаю, — посерьёзнела Диана. — Тихо!
Он послушно затаил дыхание. Естественно, сразу же темнота тоннеля ожила, превратилась в хищную бездну шорохов. В завываниях ветра угадывалось чьё-то надсадное, хриплое дыхание. Господи, чем он, Вадим, думал? Восемь метров земли над головой, никто не услышит… Они тут вдвоём, один пистолет на двоих.
Точнее, так — очень хорошо, если они вдвоём.
— Нервы, мать их, — Диана закусила губу.
Что-то гулко ударилось о рельсы — совсем близко! — и тяжёлое дыхание превратилось в вой, полный боли и отчаяния. Луч фонаря выхватил из темноты изъеденное язвами лицо. Пустые глазницы. Безгубый рот. За гнилыми пеньками зубов шевелилось что-то чёрное.
Фонарь выпал из разжавшихся пальцев Дианы, лязгнул о рельсы. Ослеплённый темнотой, Вадим, заорав, шарахнулся назад — и не смог удержать равновесия. Локоть обожгла острая боль. Что-то сжало его лодыжку.
— Беги! — крикнул он. Точнее, попытался крикнуть — из горла вырвалось жалкое сипение.
Громыхнул выстрел. Сквозь звон прорвался крик Дианы:
— Живой? Задело?
— Нет, — заорал он, но собственный голос доносился как сквозь вату.
Вспыхнул огонёк — слабый, дрожащий. Спичку зажгла, понял Вадим.
Оно было мертво. В копне спутанных волос что-то маслянисто поблескивало.
— Что это было? Ты видела? Видела?
— Отойди, — хрипло проговорила Диана. — Быстро. И не трогай это. Не смей.
— Оно заразное? — охнул Вадим.
— А я знаю? — выкрикнула Диана. Лицо её исказилось от боли — спичка обожгла пальцы и погасла.
Вадим несильно встряхнул её за плечи.
— Сходи на станцию, приведи дежурного. А я побуду здесь. Само оно не уйдёт, конечно, но за ним могут прийти другие. А нам нужны улики. Так ведь?
— Д-да, хорошо. А ты что — один? В темноте? С трупом?
— Уже доводилось, — поморщился он.
…Этого не могло быть. Но это было. Остановившийся взгляд. Струйка крови по щеке. И обжигающее отчаяние.
А ведь он даже не видел, как это произошло. Как и всегда, Вадим должен был лезть вторым — после того, как передаст Владу, уже забравшемуся на гребень забора, сумку с динамитом. Вытянутые руки дрожали от напряжения: взрывчатки было около тридцати килограмм. Потом стало легко — Вадим услышал, как сумка гулко шлёпнулась на промёрзшую землю по ту сторону забора. Поднял взгляд. Успел увидеть, как Влад нелепо взмахнул руками, услышал лязг железа и короткий, неприятный хруст. Через секунду Вадим уже был наверху. И с трехметровой — смешной, детской! — высоты глядел на Влада, распростёртого на груде острых железных обломков — только руки и лицо белели в свете фонаря.
Вадим тревожно обернулся на вспышку света. Это Диана, отошедшая уже метров на двадцать, чиркнула спичкой.
— Чуть что, стреляй! — крикнула она в темноту. — Без рефлексий! Ясно?
Мысли — яркие и чёткие, как слова на плакате.
Плавильщики придут в четыре. Олег — наш. Он проведёт к генератору. На всякий случай можно взять у Влада револьвер. Влад, честно говоря, даже хуже стреляет, — просто казалось само собой разумеющимся, что оружие понесёт он. Устанавливать взрывчатку сотню раз тренировались в заброшенных деревнях. Одному сложнее, конечно, времени мало. Но ничего невозможного. Так что — ничего не изменилось. Оставалось пойти и сделать. Закончить начатое.
Впереди, в тоннеле, что-то лязгнуло. Вадим вскинул руку с пистолетом, взвёл курок. Может, лечь на рельсы, притвориться мёртвым?
Со стороны Шигарёвской донёсся крик — короткий, резко оборвавшийся. Диана!
Вадим вскочил. Неуклюже переставляя затекшие ноги, бросился по тоннелю — спотыкаясь, падая, обдирая ладони о шершавую обмотку проводов.
Диана, сжавшись в комочек, сидела у края платформы.
— Что случилось? — Вадим дотронулся до её плеча. Она дёрнулась, как от удара током. Подняла голову. Вадиму стало не по себе от тяжёлого, мутного взгляда.
— Мистический коэффициент, — проговорила она. — Вернулся. Пришёл за мной.
На ступенях чётко отпечатались следы ботинок. Не Влад. У Влада были ножищи такого размера, что лет с пятнадцати приходилось делать обувь на заказ.
— Кто? Кого ты видела?
— Я домой хочу, — прошелестела она. — Домой.
— Да, конечно, — засуетился Вадим. — А ты где живёшь?
Она не ответила. Лишь неловкой, спотыкающейся походкой направилась к лестнице.
* * *
С неба то и дело срывались мелкие капли дождя. Диана брела по аллее — сгорбившись, опустив лицо. Молча. Вадим растерянно шёл рядом. Надо было вернуться в метро. Добежать до ближайшего участка полиции. Сделать хоть что-нибудь, ну хоть что-нибудь!
И всё же он шёл следом за ней. И зачем-то — молчать было совсем уж невыносимо — рассказывал ей про Влада. Про Революцию. Про то, что случилось на заводе и то, что было потом — неприятно удивляясь тому, что про восемь спокойных лет и сказать-то нечего, вот то ли дело последние деньки.
— Да я ведь сам по себе ничтожество, если уж начистоту. Пока был с братом — стоил чего-то. А тогда, на заводе, у меня наконец появилось время подумать. Кто я такой, что мне надо. И вдруг я понял, что плевать мне на этот завод. Что мне оно, в общем-то, и не надо, вписываться в пантеон мучеников революции.
Они остановились напротив новой семиэтажки, возвышающейся над кривыми двухэтажными домиками.
— Знаешь, как в газетах пишут — такой-то и группа соратников, или приспешников, — заторопился Вадим. — Так вот, я всегда был из этих — приспешников. Я бы при любом режиме стоял на стрёме, подавал патроны. Вот такой я есть. Нет во мне…огня, что ли? Но зато это я, я настоящий. А не тень героя.
— Всё в тебе есть, — она разомкнула бледные губы. — Болтаешь только много. Иди домой. Жена небось заждалась.
Вадим стоял, прислонившись щекой к жестяной табличке со списком жильцов, и слушал, как удаляется и гаснет где-то в сонной тишине подъезда стук каблуков.
5
Вадим в нерешительности замер на пороге. Трижды нажал на кнопку.
Пистолет оттягивал карман пиджака. Вадим намучился с ним за эти дни. Носить в портфеле — так, в случае чего, и достать не успеешь. Заткнуть за поясной ремень? Жмёт и страшно. В кармане, впрочем, тоже страшно…
Он встречал Надю с работы вечерами. Хмурый, настороженный, шёл, отставая на два шага, — чтобы видеть и её, и всё, что вокруг. А она семенила и щебетала про путёвки в санаторий, про Янину из книгохранилища, про то, что было бы неплохо несколько пар носков купить с зарплаты.
А ведь он ей всё рассказал. Не в формате ночной исповеди перед Дианой, конечно. Но в общих чертах. Мол, есть злонамеренный
