человеку они ещё не были подвластны. Но всё когда-то случается…
Когда человек рождается, душа его, как чистый листок и рисуют на нём те, кто находится рядом. Ответственность обостряется у всех, но не у всех побеждает, и рисунок может стать блеклым. Любимые цвета, порою, портят все цветы, что рождены быть собой, а не для кого-то.
Кто-то пишет красками, кто-то чернилами, но запачкать душу возможно и корявым мелом, и ломающимся карандашом.
Наблюдающий за ребёнком человек сам выбирает, что рисовать на его душе. Не всегда, даже, казалось бы, самый правильный выбор может оказаться верным шагом, ведь и чистые листки не такие уж одинаковые. Каждый листок со своим нюансом, эффектом и дефектом, побочным явлением и другим модным словом.
Рисовать новую душу это огромная ответственность, и, как бы не нарисовали её, большинство детей дарят рисующим их жизнь поклон.
Да-да. Не знаю, как у вас, но у нас в этом, ничего не изменилось…
Есть и те, которые ненавидят своих художников, считая, что те перепачкали их листок, а не разрисовали, но лишь малая часть из них правы в своей ненависти. Ненависть часто бывает не права, а злость лишь кричит ненужную правду.
Когда листок перепачкан полностью, какой в нём смысл, если написать уже не куда?! Казалось бы, только открылась дверь в жизнь, а ты уже не можешь ничего ни вписать, ни исправить. «Это несправедливо.», – замечаешь ты и вписываешь в свой листок, что мир несправедлив. И даже не задумаешься о том, что только что ты на своём полотне написал что-то новое. Пусть и малоприятное…
Редко замечаем противоречия. Возможно, потому что даже в них, в чьих углах правды не сыскать, себя считаем правыми, а мир для нас не прав во всём.
Рисующий не способен перепачкать абсолютно всё на листке своего воспитанника. Пусть и начал рисовать душу, но продолжать её вечно не сможет, и это не обсуждается. Кто-то рано, кто-то поздно, но все срываются с цепи.
Всё зависит лишь от нас, что мы себе нарисуем – когда цепь разорвана, кисть держать придётся лишь самим. Хоть справедливый мир, хоть несправедливый – рисуй! Рисуй всё, что видишь, рисуй всё, что слышишь.
Кто-то, разозлившись на весь мир, способен свернуть горы, кто-то, полюбив вселенную, с лёгкостью поставит горы на место.
Не осуждённые, кто силу получил из света, но был замечен тот, кто силу пил во тьме. Обычно это так, но опять же не всегда, иначе не жила бы в мире сказка.
Исключительное исключает повседневное, а повседневное повсюду, потому между ними война, в которой побеждают не те, кто до конца стоял на своём, а те, кто оказался ближе к правде…
«Прими любую силу, какую пожелаешь, не слушай никого!» – громкий, но совершенно бесполезный совет, ведь не слушать невозможно, если слышишь.
Как душа воспримет эту силу? Сам спроси у неё. Ты ведь, принимая решения, советуешься сам с собой. Также и здесь поступи.
Душа становится потёмками не от тьмы гнетущей, а от того, что никто не в состоянии заметить в ней свет. Человек, по своей простительной сути, в первую очередь думает о своём, а потом о себе, затем о чужом и только после этого о ком-то.
Рассказывает о себе, делится эмоциями о себе, боготворит себя, не говоря ни фразы о своём. Слушая собеседника, не вникает в его слово, словно оно хуже, чем его. Конечно же, для него любая душа будет казаться потёмками, ведь он не то, что видеть, даже слышать её не желает. Это обидно для кого-то, но не обижайтесь. Начинать то надо с самих себя, а потом уже думать о том, почему кто-то не желает видеть вашу душу…
О душе рассказать кто-то сможет ещё пару миллионов слов, а кто-то и написать три тома рукописи и заставить её пылиться в ненужности. Они все, конечно, молодцы, но сейчас это ни к чему, раз речь пойдёт не только о ней.
Пыль лишь мешает, она не чиста и не честна. Историй без пыли почти что не бывает, и их потом не примут небеса.
–С чего начать? С него или с его мира?
–Начни с обоих…
Он был обычным человеком – угрозы не таил, обиды не держал. Это ведь обычный человек? Или нет?! Не скажу же я, что он был весёлым?! И каким вы тогда представите его?!
Одной фразой не рассказать о человеке…
Его имя Арлстау. Имя без истории и без силы. Людям нравится придумывать новые имена и не важно, что они ничего не значат, никого не волнуют и ни во что не вовлекут. Значение можно придумать и самому, для этого вся жизнь впереди. Решить, чем взлетать, чем лететь, как упасть и утонуть, всегда успеется.
Чем он занимался? Большую часть времени ничем. Волы отдыхали, но поля затоптаны.
–Ну как ничем? Рисовал же временами. Что-то ведь было в этом…
–Что-то в этом было, но лучше говорить, как есть.
Арлстау любил рисовать и получалось так себе для профессиональных глаз, но людям нравилось, да и ему тоже. «Творческое удовлетворение!», – называл это он. Чем сильнее шедевр, тем дольше оно длится.
Выставлял картины на продажу, и их покупали, какую бы цену он не назначал. Повышалась лишь значимость, хотя сам понимал, что он не мастер и даже далеко до подмастерья. Нет в нём глубокого мастерства. «Танцевать можно тоже по-разному, но не от каждого танца бьётся сердце и раскрываются глаза.».
Однако, он верил в свою кисть настолько, что в разум прокралась идея, и художник, следуя за ней, нарисовал круглую сумму к одной картине, что вызвала в нём массовое, творческое удовлетворение. Чем-то она его зацепила, что, даже счёл её лучшей.
На ней изображён он сам – не удивительно для тех, кто его знает. Он стоит на набережной, звёзды и луна – и на Земле, и в небесах. Небо под ногами и над головой, а вдалеке его кто-то ждёт – естественно, это женщина. Всё красиво вокруг, насыщенно, ярко, но ему нет дела до красоты и сияния. Картина живой ему казалась, а это важнее её очертаний.
«Почему я должен стоить дёшево, раз ценю своё настолько высоко?!».
Его пытались переубедить писать такую сумму, ведь столько не стоит ни одна картина, а он дарил этим словам отмашки рук. Счёл, что его полотно выше других – не на голову, а на две!
«Если б я читал чувства и мысли, не послушал бы здесь никого и сломал
