– Мы должны подняться по довольно крутой лестнице, капитан Гарц, – сказала моя провожатая. – Будьте внимательны!
Я насчитал шестьдесят ступенек, разделенных четырьмя площадками, на которых девушка останавливалась, чтобы передохнуть немного. На последней площадке она толкнула какую-то дверь.
– Капитан Гарц, прошу меня простить, но моя госпожа обязала меня завязать вам глаза. Здесь несколько светлее, а вы знаете, что вам не разрешено видеть сеньору.
У меня не было иного выхода, кроме как подчиниться. Мне на глаза наложили повязку, сделанную, должно быть, из шелка, поскольку прикосновение ее оказалось нежным, и оставили одного. До моих ушей доносилась спокойная мелодия – в комнате кто-то играл на лютне. Вдруг моя возлюбленная обратилась ко мне:
– Доброй ночи, капитан Гарц! Надеюсь, это место покажется вам столь же приятным, что и вчерашнее. Подойдите же!
Я сделал три или четыре шага по направлению к голосу, разведя руки в стороны, – не столько для того, чтобы обнять свою даму, сколько чтобы не наткнутся на что-нибудь. По правде сказать, я чувствовал себя сбитым с толку и смешным. Мне захотелось сорвать повязку и, оставив все правила хорошего тона, немедленно овладеть ею с открытыми глазами. Ее рука коснулась моей и остудила мой пыл.
– Присаживайтесь, капитан! – сказала она, помогая мне сделать это. – Если хотите, я сыграю вам. Вам нравится музыка?
Я сказал неправду. Привычный к бесконечному гулу моря, я не знаю иной музыки, кроме шума волн. По правде говоря, я не большой любитель музыки. Оттягивать то, ради чего я был сюда призван, казалось мне, ей-богу, надувательством. Однако, как подобает в таких случаях, я притворился и потому ответил:
– Очень, сеньора! Музыка возвышает душу и смягчает печаль.
– Но иногда она лишь углубляет страдание, – сказала она.
Произнеся это, моя возлюбленная печально вздохнула.
– Вы желаете отведать чего-нибудь, капитан, или, может быть, испытываете жажду?
– Нет, сеньора, лишь одно у меня неутоленное желание и только один голод меня мучает… Вы!
– Имейте же терпение, еще рано! Мне так нравится слушать ваши рассказы о море!
Я довольно долго развлекал ее своими морскими байками. Она внимательно меня слушала. Иногда, заинтригованная, моя госпожа расспрашивала о далеких портах, которые знала лишь по названиям, так как, казалось, очень интересовалась путешествиями и плаваниями.
– Сеньора, – сказал я, когда уже был сыт рассказами и пояснениями, – не длите более мои мучения! Позвольте моему рту замолчать, и пусть заговорит моя бурлящая кровь!
И, как и в прошлую ночь, мы начали нашу бескровную битву на том ложе, на котором сидели. Уже почти наступил рассвет, когда она уснула, нежно положив голову мне на грудь. Тогда я понял, что настал, наконец, момент снять повязку с глаз. Со всевозможным старанием, почти не шевелясь, я ослабил узел и поднял ткань на лоб.
Всего несколько секунд я смотрел на нее, но запомнил на всю жизнь. И вовек не смогу позабыть, потому что видел, думается, истинно райское создание. Лицо ее, освещенное слабым светом луны, которая уже была готова исчезнуть с неба, являло собой совершенные пропорции. Лоб был высок и бел, как, впрочем, и весь лик, казавшийся почти прозрачным, словно пена волн. Длинные и густые волосы цветом напоминали скорее шафран, нежели патоку. Брови походили на два небольших лука, изготовившихся выстрелить стрелами глаз. Глаза же были прикрыты веками, а потому не знаю, какого они цвета. Пухлые губы – розовы и нежны. Тело, казалось, сошло с тех гобеленов, что я видел в одном дворце в Венеции, столь оно было совершенным. Я умолчу о ее ступнях, поскольку их чудесная молочная белизна заслуживает особого разговора. Как две горлицы – нежные и теплые – дремали они на подушках из тафты, разбросанных по софе, и я не мог побороть искушение целовать их, как целуют, поклоняясь, священную реликвию. Нет, увиденное не разочаровало меня. Напротив, лишь подогрело мое желание сделать это прекрасное тело еще раз моим, чтобы вновь вкусить наслаждение.
Я вернул повязку на глаза и начал ласкать мою возлюбленную так, как почти что не переставал делать этими чудесными ночами. Очень скоро мне удалось разбудить ее – веки дрогнули, – и наши тела вновь сплелись до тех пор, пока верный себе дерзкий жаворонок не возвестил приход предательской зари. Со слезами и обещаниями мы простились до следующей ночи, которая должна была стать последней, потому что прошло уже довольно много времени, как мой корабль бросил якорь в гавани Порто Пи, и днем позже мы должны были взять курс на Ливорно.
На борту «Лебедя» меня уже ждала в волнении команда, потому что ночью на борту занялся пожар. По счастью, моряки смогли его погасить, но это происшествие задерживало выход в море до тех пор, пока все не будет приведено в порядок. Новость, которая в иное время привела бы меня в ярость, почти не тронула моего сердца, охваченного иной заботой, – о моей даме. Я думал о том, как разузнать, каково имя моей госпожи и к какому роду она принадлежит, не задевая ее чести. Мне мнилось, что те дары, которые, как и накануне, я получил через слугу, помогут прояснить кое-что, поскольку на перстне с брильянтом, сопровожденном еще одним кошельком с майоркскими унциями[3], были выгравированы инициалы SP. Пожелав, чтобы моя дама увидела, как оно сверкает у меня на мизинце, я надел его и, прежде чем отправиться на свидание, собрался пройти через улицу Сежель, дабы попытаться разузнать в лавке знакомого ювелира происхождение кольца. Ювелир принял меня весьма учтиво, но не разрешил мою загадку. Он препоручил меня коллегам по ремеслу, но и те ничего не прояснили. По их пониманию, инициалы могли означать как чье-то имя, так и девиз «Sempre Present»[4], особенно если это подарок дамы, влюбленной в меня.
Я торопливо шагал вдоль стены по направлению к железной калитке, когда услышал шаги. Посмеиваясь над своими страхами в первую ночь, я решил, что слышу слугу, идущего по другую сторону по саду. Но внезапно я обратил внимание, что шум похож на шаги не одного человека, а скорее целой группы людей, и обернулся.
Это были четверо вооруженных мужчин, которые атаковали меня, не дав опомниться, – пистолет остался за поясом. Они колотили меня до тех пор, пока я почти что не испустил дух и не упал посреди улицы. Сколько я ни вопрошал их, ради чего они напали, ответом мне было молчание. Заслышав шаги ночного патруля, бандиты исчезли. Только благодаря этому я остался жив и сохранил кольцо, которое они сорвали у меня с пальца: по счастью, оно упало во время их стремительного бегства. Ползком я дотащился до железной калитки в стене и стал стучать в нее, взывая о помощи, но никто не открыл мне, хотя внутри и слышали мои крики, потому что бросили на улицу записку, которую я не имел сил прочитать. Как мог, я добрался до дома Дескос, где Фортеза приютил меня. Но и он не захотел сказать мне – если знал, – кто же дама моего сердца. Сад принадлежал одному неженатому купцу, а сообщался он со стеной монастыря. Про тайные ходы графский управляющий не знал ничего. Пока мои раны обрабатывали, я прочел записку. «Капитан Гарц! – говорилось в ней. – С великой болью и мукой я признаю, что вы – не тот человек, за которого я вас принимала, ибо вы дважды нарушили вашу клятву. Не пытайтесь проникнуть в мой дом под страхом смерти, потому что ваша жизнь окажется в еще большей опасности, чем сейчас. Будет лучше, чтобы паруса вашего корабля никогда не наполнял ветер, дующий в сторону Майорки, подавая надежды, которые в столь краткое время были во мне разрушены. Будьте прокляты вы и будь проклята я, ибо нарушила верность тому, кто должен был прийти по морю и дать мне нечто, что вы не смогли».
