Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
кабинку и перестать расстраиваться!), и мужественно садиться на очередную диету продолжительностью полсуток.
Сегодня был как раз такой день, и полная решимости Алла строгала овощи на залитой солнцем кухне. Ее любимое место в доме. Казалось бы, в твоем распоряжении два этажа, чудесная гостиная с безразмерным диваном, на котором можно уместить всех гостей разом, веранда с видом на горы, спальня с огромной кроватью, на которой они с… Ладно, не важно. А еще кабинет, предмет ее особой гордости, где стоит массивный письменный стол. Классический, с тяжелыми ящиками и зеленым сукном, как у каждого уважающего себя русского писателя. За таким и Лев Николаевич не побрезговал бы писать. У Аллы же запросы были куда скромнее, на лавры гения русской литературы она не претендовала. Вместо размышлений о судьбе России она писала любовные романы. И писалось ей чаще всего не в пафосном кабинете, а вот здесь, на кухне, под бубнеж телевизора и бульканье закипающей поленты.
Такому творческому чудачеству можно было найти два объяснения. Первое благородное, с глубокой психологической подоплекой, утверждавшее, что именно кухня была первой мечтой, которая осуществилась в Италии. Огромная, площадью едва ли не больше, чем вся их крошечная квартира в типовом доме на окраине Москвы, где прошли детство и юность Аллы. Пытаясь сотворить на отведенных под приготовление еды паре квадратных метров свой очередной шедевр: домашний «Наполеон» с заварным кремом и смородиновым джемом или «Пьяную вишню», Алла мечтала об огромной кухне. И когда в ее жизни случилась Италия и двухэтажная тосканская вилла, первой оборудованной комнатой стала именно кухня. С какой любовью выбирала она каждую мелочь: от дизайна навесных шкафчиков до узора на вилках. Свежеобретенные подружки-итальянки смотрели на нее как на сумасшедшую. Узор на вилках? Тридцать метров полезной площади под приготовление еды? Зачем? В городе есть несколько чудесных ресторанов, где можно поужинать за разумные деньги и приятно провести вечер. Эти русские такие странные! Алла не пыталась объяснять, к тому же в те времена ее итальянский был не таким уж свободным. После переезда выяснилось, что три десятка неаполитанских песен и сотня отдельных итальянских слов, бо`льшая часть из которых относится к музыкальным терминам, не очень-то помогают в общении с продавцом на рынке или сварливым соседом. Но ничего, выучить язык оказалось несложно. Куда сложнее было забыть того, кто первым познакомил ее с волшебным миром Италии. Лей капише итальяно? Си, синьоре.
Второе объяснение иррациональной любви к кухне было банальным, но более правдоподобным. Когда Алла трудилась над новым романом, она постоянно жрала. Да, именно так — грубо. Любое другое слово, описывающее этот процесс, оказалось бы недостаточно точным. В моменты выписывания любовных страстей ей постоянно хотелось жрать. И не важно что — она не особенно обращала внимание на содержимое тарелки. Да господи, можно вообще без тарелки. Можно грызть оливки, ей больше нравились зеленые, можно хрустеть местной разновидностью баранок — здесь они более жесткие, с привкусом оливкового масла, которое добавляют в тесто. Но и более рассыпчатые, так что крошки после очередного свидания с Музой приходилось выметать. А так как писательством Алла занималась регулярно, мысль о диете посещала ее тоже часто.
Но в этот вечер она ничего не писала, равно как и в прошлый. И три дня назад. Уже месяц прошел после того, как был закончен роман «Источник счастья», последняя часть трилогии, на которую ушло почти два года жизни. Во-первых, Алле банально хотелось отдохнуть. А во-вторых, редактор, которому была послана едва законченная рукопись, опять молчал. И опыт подсказывал, что если бы работа, окончания которой в издательстве так долго ждали, про которую так часто спрашивали, понравилась, ответ Алла получила бы очень скоро. Молчание же никак не располагало к новым творческим изысканиям.
Салат был почти готов, оставалось его только заправить. Хорошо бы маслом, но худеть так худеть. Выжмет половинку лимона, и ладно. Алла потянулась к корзинке, где у нее лежали лимоны, неаполитанские, такие душистые, что корзинка с ними заодно служила и отличным ароматизатором воздуха. И на экране телевизора увидела знакомое лицо. Слишком хорошо знакомое лицо.
Русский канал у нее был всего один, и меньше всего Алла ожидала, что по нему могут показать Марата Агдавлетова. Она машинально потянулась к пульту, прибавляя громкость. Говорил не он. Экран показывал Марата, но голос за кадром звучал не его. Какой-то совершенно чужой, слишком молодой голос. И голос не пел, а что-то рассказывал. Алле никак не удавалось уловить смысл, хотя русский язык, главный инструмент писателя, регулярно ею используемый, она точно не могла забыть. А потом на экране показалась Мария Агдавлетова. И смысла в звучащих словах стало еще меньше. Алла почувствовала раздражение. Сидит словно кол проглотила. Вещает что-то поставленным голосом о божественном союзе, коим был их брак с Агдавлетовым. То есть как — был? Они развелись?
Нет, невозможно. Алла скорее бы поверила, что Флоренция признает себя частью Италии, чем в развод Агдавлетовых. А Мария Алексеевна, ой, да ладно, Машка, и всегда она была Машкой, продолжала вещать о великом творческом наследии Марата Алиевича и о том, что она просит правительство Москвы подумать о создании музея певца. И тут до Аллы дошло…
Два щелчка по экрану смартфона, Интернет у нее быстрый — смышленый темноглазый мальчик с такой тонкой талией, что хотелось срочно его накормить, полдня провозился, устанавливая тарелку и настраивая какие-то коробочки с антеннами. Но теперь любая информация ей доступна за считаные секунды. Полминуты, чтобы прочитать заголовки, еще несколько минут, чтобы прочитанное перестало быть только буквами. Страшнее слов были только фотографии, которые услужливый Google тут же ей показал. Он и видео бы показал с не меньшим удовольствием, но у Аллы не хватило духу нажать на «плей». Как бесстыдны российские папарацци, готовые засунуть объектив куда угодно, пусть даже и в гроб.
Ей следовало бы, подобно героиням ее собственных романов, картинно упасть на рояль и рыдать. Ладно, просто рыдать, тем более, что рояля под рукой не было. Но в минуты настоящего горя Алла всегда становилась на редкость собранной и серьезной. То есть зарыдать потому, что сломала ноготь — легко. Из-за расставания с мужчиной можно поплакать. Но когда умирал кто-то из близких, Алла просто каменела. Ближе Марата у нее, пожалуй, не было никого.
И ведь никто не позвонил. Ни одна сволочь. Сколько у них было общих друзей и знакомых. Никто. Нет, наверное, к лучшему. Она все равно не приехала бы прощаться. Но как же невыносимо слушать Машкин пафос! Впрочем,
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
