любуешься в окно? И почему пятый день, а не шестой? Это как рабочая неделя?
— Ну вроде того, — не совсем уверенно ответил Саша, — а ты и сам посмотри сейчас — всё такое серое, страшное, холодное. Я ночью написал, ещё не правил.
— И не правь, а то настроение потеряется. Пусть пока будет так, но надо больше осмысленности.
— Но ведь это неплохо?
— Неплохо, — честно ответил я.
Немножко постояли молча. У стихов есть похмелье.
— А, кстати, — сказал я Саше, — смотри, что покажу.
Теперь я достал телефон и показал Саше сообщения от отца Митьки.
— Это отец Митьки, — я протянул телефон Саше.
— А! Родитель Жиробаса! — Саша крайне оживился, — ну-ка, что тут у нас.
Саша начал читать вслух сообщения человека, который наверняка не был поэтом. Хотя, в каком-то смысле…
Я же приведу вам точную копию этих сообщений с сохранённым стилем автора
— Сергей!!. мой Митька с тобой пошёл, как всегда… Хватит малого с собой везде тоскать, а то в следующий раз милицию вызову! Козёл!!..
Саша читал это выразительно и с чувством, прямо как учит Н.А., я посмеялся.
— Эх, ведь Жиробас с нами мир познаёт, а ему всё запрещают. Ну, недельку нас Господинами будет называть, так это страшно разве? Бывало и похуже.
— Нет, Саша, нестрашно. Но всё-таки слишком жестить не надо.
— Всё в порядке, Серёга.
Мы докурили.
— Всё, поеду я, ещё спишемся.
— Давай, Серый. А, подожди! А это ты не от своей красавицы вчерашней убегаешь?
Сердце (мне непонятно, почему) ёкнуло.
— А, ну нет, конечно. Я же говорю, отоспаться надо…
— А как она, Серый? Ты прям лучшую взял, — перебил меня Саша.
— Всё замечательно было, Саша. Скажи спасибо, что я у тебя не спрашиваю, чем ты ночью занимался. Если бы узнал — я не к себе домой, а в другой город уехал бы.
Опять автобус, но в нём я ничего не писал. Сил совершенно не было, под конец меня и вовсе укачало. Когда я вышел на своей остановке, я зачем-то спросил у проходящей мимо женщины, который час. Она мне ответила, а я не запомнил. Джин за пять рублей — коварный напиток.
Я стою у двери в свою квартиру. Достаю ключ. Не сразу попадаю в замок, когда попадаю — вваливаюсь в прихожую.
Мама привычно в зале смотрит телевизор с выключенным звуком, укутанная в плед, хотя батареи уже начали греть. Она не обратила на меня никакого внимания, я на неё тоже.
Я ушёл в свою комнату и уснул дневным сном — тяжёлым, странным и несколько нервным. Мне снилось, как я иду за руку с Софьей по парку, она обращается ко мне, как будто я её папа, потом она начала плакать, мы пришли на крышу моего дома, где почему-то был лес, я тоже там заплакал и разделся до пояса.
Это действительно тяжело, странно и нервно. Может быть, дальше мне приснилось бы что-нибудь поинтереснее, но меня разбудил звонок от Вани.
— Серёжа, привет, как твои дела? Можешь сейчас говорить?
Кажется, слюни стекали по моей щеке и язык онемел:
— А, Ваня. Полчаса. Полчаса. Дай полчаса. Полчаса и я перезвоню.
Я сбросил звонок. Нельзя говорить спросонья. Уверен, ни один мой предок не разговаривал с кем-либо сразу после того, как проснулся. Возможно, и это важный механизм, который… ну, вы знаете.
Нужно в душ — само собой я был грязный, но не всякую грязь можно смыть шампунем «Sсhaumа», однако я старался, и у меня получилось.
Вышел из душа, посмотрел в зеркало. Что, думаете опишу свою внешность? Ни в коем случае.
Заглянул в зал — мама была абсолютно в той же позиции, не поменялось совершенно ничего.
— Ваня, дорогой, здравствуй, — в конце концов я ему перезвонил, — как там твой дом? Не разрушили?
— Всё в порядке, Серёжа, всё убрали. Тут тебя, кстати, какая-то девчонка искала…
— Да-да, я знаю, — я же всё-таки смыл грязь, зачем на меня её снова цепляют, — ты поговорить просто хочешь или случилось что-то?
— Да, Серёжа, вообще-то, кое-что произошло. Мне пришёл ответ из университета в Амстердаме…
Да, такие дела. Моего лучшего друга, друга с 7 лет, приняли в иностранный университет. Лично для меня Амстердам примерно то же, что и Озеро Радости на Луне или остров Тенерифе — прекрасное, но недосягаемое место. А Ваня там теперь будет учиться. Конечно, я сказал ему, что очень за него рад. Я и вправду рад — но это определённо грустно. Столько надо про Ваню рассказать, но мы договорились встретиться с ним завтра в том самом парке, который мне недавно снился. Думаю, это встреча сама расскажет вам историю Вани.
А вот теперь я пишу. Прямо сейчас набираю текст на клавиатуре компьютера в ворде, который, к слову, подчёркнут красным. Пишу уже несколько часов, и сам удивляюсь — я не знал, что могу так. Но вот, видимо, самое время немного глубже раскрыть вам главного героя — меня самого.
А это не так-то просто. Передо мной — чистый лист. Что бы вы хотели узнать?
Я учусь в 11 классе, и это совершенно не имеет значение, на образование мне плевать, так или иначе. В июне — поступление, я отправлюсь в какой-нибудь колледж или ещё куда-то, главное, чтобы можно было не появляться на учёбе и заниматься чем-то более полезным.
В то, что я доживу до тридцати — вериться с трудом. Ну не вижу я себя старым, а потому и в универ поступать не собираюсь — незачем.
А бояться за свою жизнь всё-таки надо. Бояться не успеть сделать что-нибудь важное, книгу, например, дописать. Если я ничего важного не сделаю — то какой вообще во мне смысл? Конспекты лекций делать, это что ли?
Пойду в левый колледж, допишу книгу, выпущу альбом, стану богатым и известным, и умру в 27. Ну разве не сказка?
Первое воспоминание: я лежу в детской кроватке, надо мной папа и мама, огромные, улыбаются.
Тогда ещё и мама улыбалась. Не в том смысле, что после смерти папы она вообще не улыбалась, нет, она улыбалась, но в это уже никто не верил.
Где-то до семи лет жизнь была очень даже приемлемой. Я помню, что было шумно, многолюдно, и всегда очень весело.
Мои папа и мама — журналисты, но, когда люди говорят о своих родителях подобным образом — мне становится плохо. Ну разве же это самое важное? А зачем я тогда это написал? А потому что ещё не умею писать хорошо, но
