полис… Где у тебя документы?
Он слабо заморгал.
— Понятно, сиди. Только не двигайся!
Она умчалась в гостиную, вырвала ящик из стенного шкафа — дернула так, что он вылетел на пол, рассыпался бумагами по ковру. Настя упала на колени и принялась перебирать документы. Платежки, желтоватые письма, черно-белые фотографии… Паспорта нет.
— Насте-ёна, — позвал из спальни дедушка.
— Сейчас! — она отодвинула ящик, побежала обратно. — Что?!
— Та… м… — он ткнул пальцем в книжную полку, все еще сжимая в руках полотенце.
— Поняла, — она кинулась к полке.
Паспорт нашелся в тумбочке у кровати. Настя, мечущаяся по квартире, дрожала, но не плакала — некогда ей плакать. Паспорт, старенький полис с белыми заломами. Побежала собирать вещи: банный халат, полотенце и зубная щетка, брусок мыла, сменное нижнее белье, пачку пряников, бутылку минералки, вдруг пить захочет, тапки…
Розовые тапки с помпонами. Засмеют дедушку соседи по палате.
Ладно, потом привезет ему нормальные. Где же эта чертова скорая?!
Они приехали через двадцать три минуты, неспешно прошли в комнату и распахнули ярко-оранжевый чемоданчик. Печально зашуршали синими куртками, две полнотелых женщины с серыми лицами.
— Рассказывайте, — попросила темноглазая.
Настя сбивчиво рассказала. Как только врачи перешагнули через порог, ей мигом полегчало — вот теперь-то дедушке помогут, его наверняка спасут. Дед, съежившийся на кровати, старался на медиков не смотреть. Вытирал лицо полотенцем, щурился, будто от яркого света.
А потом понеслось: кардиограмма, кровь из пальца на сахар, укол… Дед и на Настю не глядел, отводил взгляд и морщился, когда кололи.
— Собираемся в больницу, — скомандовала женщина, заполняющая бумаги. — Вещей пока много не берите, на инсульт похоже. Документы с собой. И мужиков ищите.
— Мужиков? — опешила Настя. — Каких еще мужиков?
— А носилки что, мы потащим с этой верхотуры? — спросила темноглазая.
И Настя побежала искать мужиков.
С трудом уговорила соседа, страдающего от похмелья, и тучного паренька, пришлось бежать аж до первого этажа. Настя тараторила без умолку, повторяла, что дед сильный, он справится, надо только быстрее в больницу…
Женщины в квартире все еще заполняли бумаги. Дед лежал на кровати, отвернувшись к стене.
— Одевайте дедушку, — распорядилась темноглазая.
Настя нашла кальсоны, зимние штаны с подкладом и тужурку. Усадила деда на кровати, успокоила торопливо:
— Не волнуйся, в больнице сделают снимок, и домой поедем.
Дед не поверил. Мешал ей одевать его, отталкивал руки, а Настя бормотала «дед, ну пожалуйста, дед», и натягивала кальсоны на раздувшиеся ноги.
Деду, что в те минуты изо всех сил боролся с болью, наверняка было стыдно. Даже когда его мозг уже поразил ишемический инсульт (это потом врачи сказали, из реанимации), он все равно сражался. Но Настя была сильнее, она вертела деда, словно куклу, натягивала на него штаны и ботинки на замках, запихивала внутрь отекшие ступни.
— Да ладно его укутывать, — пожурила темноглазая. — Не замерзнет по дороге.
Деда уложили на носилки. Мужчина, пытающийся дышать через раз, и дрожащий студнем парень спустили носилки вниз — молчаливые, словно древние стражи, соседи с опаской косились на чужую болезнь, но все же несли. Настя бежала за ними, прижимала к груди бледный пакет с вещами и паспорт с полисом. Темноглазая врачиха, помогая устроить деда на каталке, вздохнула:
— У меня тоже у деда инсульт был, потом еще семь лет к кровати прикованный лежал. Пролежни, памперсы — ужас. И у прабабки инсульт был. Сразу померла, царствие ей…
Настя остекленела. Застыла перед дверцами скорой, сжимая пакет до боли, словно он остался последним буйком посреди бушующего шторма. Слезы сами собой потекли по щекам.
— Залезайте к деду, — посоветовала вторая женщина. — В соседний город поедем.
— Ку-уда? — заикнувшись, спросила Настя. — В соседний?! Час дороги! Почему не к нам?
— Так закрыли реаниматологию, два месяца как. И травматологию закрыли, скоро и нас закроют видимо…
Настя забралась в скорую помощь. Соседи, не глядя друг на друга, торопливо спрятались в подъезде, Настя даже не успела их напоследок поблагодарить. Дед на каталке, укрытый цветастым покрывалом, тяжело дышал и шарил здоровой рукой по полкам, цеплялся за баллон с кислородом, за желтые трубки, за полупустые ящички…
— Я здесь, — Настя присела на жесткое сиденье и склонилась над дедом, поймала его взгляд. Вцепилась в ладонь и стиснула ее, влажную и светлую.
Дед сжал в ответ.
— Все хорошо будет, — сказала она. — Ты не волнуйся только.
Он морщился и вертел головой, словно не понимая, откуда взялась боль. Настя сжимала его руку все крепче и крепче. Вытирала слезы со щек, улыбалась, заглядывая деду в глаза.
— Еще повоюем, правда? — повторяла она. Но он не отвечал.
Тронулись. Каждая кочка, каждая выбоина в асфальте — все это внутри скорой ощущалось прыжками с трамплина. Настю подбрасывало на сиденье, деда подкидывало на каталке, и Настя держала его, только бы ему не было больно, только бы все было хорошо, только бы они быстрее доехали…
Дед терялся, вращал глазами и озирался по сторонам. Морщился, запрокидывал голову, распахивал рот. Теперь Настя видела, как сильно старость его подточила — белая кожа в синеватых прожилках вен, обвислые щеки, седой пушок над губами.
Она молилась, чтобы они доехали. Держала деда за руку и молилась вслух, разговаривала с ним, просила терпеть, повторяла, что они справятся. Машину качало из стороны в сторону, тяжелые носилки дребезжали, а дед едва слышно постанывал.
Остановились. Светофор. Медики едва слышно бормотали в кабине.
Насте хотелось заорать. Устроить истерику, стучать в мутное окошко, звать на помощь. У деда инсульт, его надо живо домчать в больницу! А они стоят на светофоре. Нет бы врубить сирену, маячки, лететь на всех парах в соседний город…
Заснеженные улицы проносились за окнами, но Настя ничего не видела. Она смотрела на деда так, словно никак не могла насмотреться.
Гладила его редкие волосы — тоненькие и пушистые. Заглядывала в выпученные, по-детски распахнутые глаза — внутри этих глаз самого деда почти и не осталось, зрачки затопило болью и непониманием. Но дед видел Настю и чуть успокаивался.
— Я с тобой, держись только…
Она не знала, что надо говорить в таких случаях. Не знала, что правильно, а что нет. Она подскакивала на кочках, она молилась богу, она уверяла деда, что его посмотрят и отправят домой.
Дорога заняла сразу несколько Настиных жизней. Дед дышал все тяжелее, и она боялась, что он попросту задохнется. Цеплялась за скрюченную ладонь и пыталась передать через сплетенные руки свои силы — она как-то читала статью об энергетических потоках, чушь конечно, но сейчас во все поверишь.
— Держись, деда. Почти приехали, — повторяла она, когда они еще даже
