— Здесь хватит только на одну дозу, — сказал Дулиттл.
Черт.
— Вы можете достать еще?
Кэрран покачал головой.
— Ты должна выбрать, — обратился Дулиттл к Мередит.
— Я не могу. — Мередит отпрянула.
— Не заставляйте ее выбирать. — Как можно выбрать одного из своих детей?
— Раздели, — сказал Кэрран.
Дулиттл покачал головой.
— Милорд, у нас есть шанс спасти одну из них…
— Я сказал, раздели, — прорычал Кэрран, его глаза загорелись золотом. Я была права. Случилось что-то очень плохое, и дело не только в Мэдди и Марго.
Дулиттл тут же замолчал.
Кэрран отошел в сторону, оперся спиной о стену и скрестил руки на груди.
Пасту разделили на две одинаковые порции, каждую из которых Тони вмешал в полкило говяжьего фарша, и бросил в клетки. Дети набросились на мясо, слизывая его с пола. Тянулись секунды ожидания, превращаясь в минуты.
Марго дернулась, и шерсть на ее теле исчезла. Ее кости вернулись на место, сжались и выровнялись. Она вскрикнула, и на пол упала уже голая человеческая девочка, покрытая кровью.
Спасибо. Спасибо тебе, кто бы ты ни был там на верху.
— Марго! — позвала Мередит. — Марго, милая, поговори со мной. Скажи что-нибудь, детка.
— Мама? — прошептала Марго.
— Моя малышка!
Тело Мэдди задрожало, конечности изогнулись. Деформация уменьшилась, но звериные признаки остались. Мое сердце дрогнуло. Не сработало.
— Уменьшился до двух, — сказал Дулиттл.
Он говорил о коэффициенте сдвига, который показывал, как далеко продвинулось тело, переходя из одной формы в другую.
— Что это значит?
— Это прогресс, — объяснил он. — Если бы у нас была еще панацея, прогноз был бы оптимистический.
Но у нас ее нет. Тони не просто опустошил пакетик — он разрезал его, обтер внутренности о мясо и соскреб ножом все, что осталось на пластике. Мэдди все еще превращалась в люпа. Мы должны достать еще панацеи. Мы должны спасти ее.
— Вы не можете убить ее! — голос Джули стал пронзительнее. — Не можете!
— Сколько ты можешь продержать ребенка в бессознательном состоянии? — спросил Кэрран.
— А сколько нужно? — спросил в ответ Дулиттл.
— Три месяца, — сказал Кэрран.
Дулиттл нахмурился.
— Ты просишь меня ввести ее в кому.
— Ты сможешь это сделать?
— Да, — ответил Дулиттл. — Альтернатива только уничтожение.
Голос Кэррана стал резким.
— С этого момента все уничтожения, связанные с люпизмом, отменяются. Используй успокоительное.
Он развернулся и вышел из комнаты.
Я задержалась на полсекунды, чтобы сказать Джули, что все наладится, и побежала следом. Коридор был пуст. Царь Зверей уже исчез.
Глава 2
Я поднималась по Лестнице «Страдания» на верхний этаж. Мне хотелось догнать Кэррана, но Джули все еще была напугала, а Мередит металась между обниманием одной дочери и плачем над другой. Она не хотела, чтобы Мэдди вводили в кому. Она хотела еще панацеи и никак не могла понять, что достать ее негде. У нас троих — Дулиттла, Джули и меня — ушло два часа, чтобы убедить ее. К тому времени, как я вышла из больничного крыла, Кэррана и след простыл. Охрана на входе видела, как он уходил, но никто не знал куда.
Я добралась до поста охраны при входе на наш этаж. Жить в Крепости — это все равно, что искать уединения в стеклянной чаше, поэтому два последних этажа главной башни стали моим убежищем. Чтобы зайти сюда, требовалось разрешение персональной охраны Царя Зверей, а она была не очень благосклонна в одобрении посетителей.
Я несколько часов сидела в темной комнате и смотрела, как мучается ребенок, пока душа ее матери разрывается на тысячи частей. Все это было выше моих сил. Мне нужно что-то сделать. Нужно выпустить пар, иначе я взорвусь.
Я кивнула охране и прошла дальше по коридору к стеклянной стене, за которой открывался наш личный спортзал. Я разулась и вошла внутрь. Силовая нагрузка обеспечивалась свободным весом и специальными тренажерами. В углу, рядом с пневматической грушей, на цепях висели тяжелые боксерские груши. На стене располагались мечи, топоры и копья.
Мой приемный отец, Ворон, умер, когда мне было пятнадцать лет, после чего обо мне заботился Грег Фелдман, мой опекун. Грег годами собирал коллекцию оружия и различных артефактов, которую оставил мне. Сейчас все это пропало. Моя тетя приезжала с визитом и оставила часть Атланты в руинах, включая мою квартиру, которую я унаследовала от Грега. Но я потихоньку все восстанавливала. В моей коллекции может и не было каких-то особо ценных вещиц, кроме Погибели, моего меча, но все мое оружие отличалось прекрасным качеством и отличной функциональностью.
Я сняла со спины ножны с Погибелью, положила их на пол и несколько минут делала отжимания, чтобы размяться, но моего собственного веса было недостаточно, поэтому я перешла к боксерской груше, нанося удары со всех сторон. Меня питало напряжение последних нескольких часов, поэтому груша содрогалась от каждого удара.
Не справедливо, что дети становятся люпами. Не справедливо, что нет никаких предупреждающих знаков. Не справедливо, что я ничего не могу с этим сделать. Если мы с Кэрраном когда-нибудь обзаведемся детьми, я буду, как Дженнифер, гладить живот и бояться того, что может произойти, и это тоже несправедливо. Если мои дети станут люпами, я должна буду убить их. Эта мысль еще больше подстегнула меня, приводя в бешенство. Я не смогу этого сделать. Если у нас с Кэрраном будет ребенок, я не смогу убить его или ее. Я на такое не способна. Даже сама мысль об этом была похожа на шок от прыжка в ледяную воду.
Я колотила грушу больше получаса, перешла к тяжестям, затем вернулась к груше, пытаясь довести себя до изнеможения. Если я устану достаточно сильно, то перестану думать.
Сейчас изнеможение казалось недостижимым. Последние несколько недель я восстанавливалась, тренировалась, хорошо питалась и занималась любовью в любое время, когда хотелось, поэтому во мне было больше жизненных сил, чем у зайчика на батарейках из старой рекламы. В конце концов я стала забываться от простого физического напряжения. Когда же я наконец-то остановилась, чтобы вдохнуть свежего воздуха, мою кожу заливал пот, и все мышцы начали ныть.
Я взяла со стены Черкесскую саблю и вытащила из ножен Погибель. Много лет назад, когда я еще работала на Гильдию наемников, эта сабля стоила мне кучу денег. Я хранила ее в своем старом доме, поэтому она пережила погром, учиненный моей тетей.
Я подняла оба меча — Черкесская сабля тяжелее и изогнутее, а Погибель легче и прямее — и начала вращать их, разминая мышцы. Один меч описывал широкий блестящий круг впереди меня, другой — сзади, но в обратном направлении. Скорость движений нарастала до тех пор, пока меня не стал окружать вихрь из смертоносной стали. Погибель пела, со свистом разрубая воздух, ее тусклое матовое лезвие походило на луч стального солнца. Я изменила направление, перешла в защиту, работая так еще около пяти минут. Находясь в движении, я повернулась и увидела за стеклом Барабаса.
