Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
бочку.
Никита ещё покивал и поплёлся к выходу.
— Ты опять куда-то намылился?
— Я сейчас позвоню в пару мест — и на «solidarity».
— Куда?
— Сегодня же в «Че Геваре» сбор для «комитетчиков» и тех, кого замели на митингах поддержки.
— А-а, — сказал Андрей, скривившись, — ну давай-давай.
Журналистская солидарность в его понимании — это что-то вроде ветрянки: детское, а взрослым главное — не расчёсывать, а то будешь глупо выглядеть. А за Баху Гулиева, говорил, пусть свои ходят митинговать. «Мальчик из хорошей семьи», — иронически приподнимал бровь Андрей, давая понять, где он эту «семью» — азербайджанскую диаспору — видел. А что у Бахрама из семьи только мать-швея в Филармонии — пополам.
Ну пускай Андрей кривится. Ему идёт.
Никита немного пошатался по редакции: затеял левый трёп с выпускающим про дохлых жирафов в «Роевом ручье» (за неделю померли ещё два), включил-выключил комп, сходил покурить с верстальщицей, ещё разное по мелочи. Но всё это был просто ритуал, что-то вроде затяжного рукопожатия, никакого практического смысла в этих действиях не содержалось. Можно было сделать ещё пару кругов или обсудить что-нибудь умеренно бесполезное с Андреем (вот тот же макет, например), но Никита решил, что лучше пораньше окажется в «Геваре». Глядишь, с кем-нибудь нужным удастся перетереть.
Вышел, никому ничего не сказав, сел на автобус-«двойку» и нестерпимо долго ехал — можно сказать, шагал — через Стрелку. Перед Музакадемией всё вообще встало минут на десять. Маршрутки впереди выдыхали чёрные облака в нос списанному немецкому автобусу, в котором Никиту заперли с другими «двоечниками». Водила врубил по радио приторное восточное улюлюканье. Саундтрек для Бахи, подумал Никита.
Вышел на «Агропроме» и пошёл пешком. Тут уже не так далеко, а пробки достали.
К ботинкам всё время липли мокрые опавшие листья. В этом году их особенно много — как будто деревья спустили с себя две шкуры. На Красной площади прошёл мимо мужика, державшего плакат «Партия мёртвых»; лицо его было едва различимо за бородой и копной грязноватых седых волос. Интересно, подумал Никита, какую партию он имеет в виду? Они же так-то все мёртвые. Или он про поставки? В смысле, новая партия дохленьких. Кто бы это мог быть?..
Размышляя о достоинствах мертвяков перед зомбированными, он постоял, пропустил подряд три троллейбуса, будто бы накрепко привязанных друг к другу. Перешёл, снова перешёл и оказался почти перед самым «Баром солидарности с борцами против агрессоров мирового империализма», как было набрано бегущей строкой на фасаде «Гевары» — поверх неонового контура Острова Свободы.
Здесь традиционно толклось много разной, всё чаще мелкой местной живности. Вот и в этот раз из толпы людей в плохих шляпах вынырнул Олень — музыкант из «Саквояжа говна». Его, как и многих тусовочных сородичей, по первоначальному шухеру тоже обняли следкомовцы, но, пожевав, всё же выплюнули. Для Оленя это происшествие имело далеко идущие последствия — ещё в СИЗО ему напрочь оторвало и без того плохо пришитую к реальности башку. Теперь Олень только и делал, что носился по городу, пересказывая параноидальные слухи — иногда более-менее настоящие, но большей частью накипевшие под его вязаной шапочкой.
Вот и сейчас он моментально притёрся к Никите и затараторил:
— Второй пацан, Юрасик этот, во всём сознался. Да-да, Ника. Теперь совсем огого-эгегей.
— В чём «во всём»? — спросил Никита, слегка поморщившись. Олень, как и прочие психонавты, ему надоел.
— Во всём! Организации, там, подготовке к минированию… будто он ездил специально смотреть, где лучше подложить под опоры.
— Под какие опоры?
— Ну так моста. Четвёртого. Мост, говорит, хотели бабахнуть! — Олень показал прорежённые зубы. — Четыре кило тротилового эквивалента!
— Какого эквивалента?!
— Сухого, — значительно пояснил Олень и невесело рассмеялся, — сейчас весь эквивалент сухой. Если не обоссышься. Этому чуваку, Юрасику, пальцы на руке обстригли, слышал? Когда тебе отгрызают пальцы, ты и сам под мост заложишь…
Никита помотал головой и решительно вошёл плечом в барную дверь. Он решил, что Оленя опять взяли в плен галлюцинации. Он не поверил в отрезанные пальцы.
Зелёное небо над Кабулом
Никита пересёк предбанник «Гевары», оформленный под оборонительную линию: как бы мешки с песком, как бы дощатые стенки окопов, как бы ящики-хаки. И шарики-шарики-шарики. С чёрными оттисками реквизитов сбора и групп в соцсетях.
Раздеваться не стал — однопуговичное лёгкое пальто можно и оставить, — прошёл мимо шариков, похлопав пару из них по дутым бокам. Заглянул в ростовое зеркало: кеды бело-синие, заляпанные, брюки серые в оранжевую клетку, рыжий мохнатый пиджак, наглая кудрявая морда — всё в комплекте.
Нырнул в главный зал. Полутёмный, с яркими пятнами подсвеченных армейскими фонарями столов. Будто у Пелевина в «Чапаеве» подсмотрели, мелькнула в голове мысль, костры барона Юнгерна прямо.
Прошёлся по этим кострам — отразиться для общих знакомых. Встретил чуваков с ТВК, с «Примы», из губернаторской пресс-службы — эти непонятно, то ли правда топят за арестантов, как все, то ли пришли пошпионить и записать, кто что. А может, ещё не определились, у них бывает. Внезапно наткнулся на Аньку Сазонову — она работала продажником в «Улице», пока не соскочила в рекламное агентство. У них даже был однажды пьяный поцелуйный разговорчик, чуть не перешедший в. Но всё же, кажется, не перешедший.
— Привет, — помахала Анька.
Никита кивнул и подплыл.
— Чо-каво? — спросил он.
Анька и вторая девчонка — пепельная блондинка в странном чёрном комбинезоне с бахромой — кивнули.
— Ника, это Лена Ружинская. Лена, а это наш Ника, — представила его Анька, — журналист года, рыцарь без страха, но, блять, упрёков к нему…
— А что там с упрёками? — заинтересовалась Лена, пожав Никитину руку — Никита даже сходу не сообразил, на мужской или, наоборот, на такой с претензией феминистский манер.
Она была очень высокой, на полголовы выше Аньки, а та хвастала, что в ней полные 175 см. Глазищи. И волосы, конечно. Как будто Лена эта взаправду состарилась, только не у нас, а например в Германии, заделалась совсем благородно седой с парой зелёных прядок, а потом её переделали обратно в девчонку и заслали к нам. Зачем? Зачем они, кстати, всех их к нам засылают?..
— Враги завидуют, — сказал Никита и чуть не скривился. Что за кринж, а?
— Ага-ага, — залыбилась Анька, — ему никаких врагов не надо, он сам себя может проебать, если так бухать продолжит.
— Прямо «так»? — кажется, одобрила Лена.
— Я же говорю, враги, — продолжил гнуть идиота Никита.
— Так-так, — настаивала злопамятная Анька.
Никита пожал плечами и уже хотел пошутить что-нибудь и в адрес Сазоновой, раз она пошла с козырей, — но на
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
