И мне с такими поляками уж точно не по пути. Как представлю, что мне придётся стрелять в своего прадеда, который в сентябре тридцать девятого будет простым красноармейцем — так передёргивает. Польская государственность с идеями от «Можа до можа» нежизнеспособна. Никто не будет терпеть настолько агрессивного соседа. В самой Польской Республике очень много проблем. «Осадничество» на востоке настраивает население против польского руководства. Уже сейчас там действуют различные националистические банды. Да и про лагерь в Берёзе-Картузской, куда можно было попасть только за то, что ты украинец или белорус, в моём времени весьма широко известно. Да и про крестьянские восстания[3] тоже не забываем!
В общем — мне с такой Польшей однозначно не по пути.
Я в очередной раз вздохнул — вот почему я не мог вселиться в какого-нибудь лейтенанта Красной Армии? Жил бы себе спокойно, не тужил, да потихоньку историю менял, благо, про Советский Союз мне известно намного больше, чем про Польшу этого периода. Так нет — вселился в поляка, есть шанс сдохнуть в сентябре тридцать девятого, а есть шанс — что большевики расстреляют! Нет, я, конечно, не верю, что Катынский расстрел устроили советские чекисты, но проверять как оно было на самом деле, у меня желания почему-то нет…
В Варшаву поезд приехал на рассвете. Город ещё был покрыт утренней прохладой, которая совсем скоро должна будет смениться первым апрельским солнышком.
Покинув вагон и пройдя немного по перрону, я тут же был перехвачен военным патрулём. Старшим у них был такой же, как и я, подпоручик. Только пехотинец. С ним была пара стрелков, на плечах которых были повязки с надписями: «Комендантский Патруль». После проверки документов, я тут же был отпущен по своим делам — командировочные предписания, проездные документы у меня были в нормальном состоянии, сроков ваш покорный слуга также не нарушал, поэтому и причин для задержания не было. Хотя… Тут как посмотреть. Любой военный (даже такой липовый, как я) прекрасно понимает, что прицепиться к внешнему виду можно всегда…
До съёмной квартиры добрался на такси — ещё немного опустошив свой запас злотых. Там сразу же направился в ванную комнату, с дороги было необходимо привести себя в порядок. Ещё минут сорок было потрачено на водные процедуры, после чего я достал из чемодана свой парадный мундир и при помощи огромного чугунного утюга, как мог, погладил его. Получилось, по правде говоря, как-то не очень.
Пока собирался, наступило время выдвигаться к месту службы. В моих планах было с утра доложиться полковнику, после чего тихо и незаметно слинять со службы, решая свои дела. Поэтому, на приём к непосредственному начальнику просто необходимо было попасть одному из первых — желания сидеть в приёмной у меня не было.
Снова такси, знакомые, практически ставшие родными улицы, и, вскоре я стою перед зданием Генерального Штаба.
На флагштоке также гордо реет флаг Польской Республики, а у входа застыли два часовых в прекрасно подогнанной форме, с карабинами Маузера на плечах. При моём появлении, оба бойца тут же вскинули винтовки «На Караул». Проходя мимо них, я козырнул двумя пальцами, а сам подумал лишь о том, что не завидую этим солдатам — это сколько же раз за день им нужно заниматься подобной показухой? Не счесть.
В дежурном помещении за стеклом обнаружился знакомый поручик, впрочем, его имени я вспомнить так и не смог. А вот он меня вспомнил и вполне дружелюбно поприветствовал меня, поднимаясь из-за своего места:
— Ян, уже вернулся? Как Париж? А Парижанки?
Когда поручик оказался передо мной, покинув своё рабочее место, и, протянул мне руку, я аккуратно пожал её, после чего ответил:
— Именно. Из Парижа. Красивый город. Жаль только, про парижанок ничего не смогу сказать. Мне всё больше пришлось общаться с различными усатыми мужчинами, носящими военную форму и смотрящих на меня, как на идиота!
— Да-да, эта французская заносчивость! — Улыбнулся поручик. — Как вспомню их офицера, что читал нам тактику в училище, так вешаться хочется. Всё называл нас, поляков, «недоносками, которые ничего не могут».
— Извини, мне идти нужно. — Попытался я избежать дальнейшего разговора. — Не знаешь, пан полковник Сосновский уже на месте?
— Пока не прибыл.
— Тогда я пошёл, надеюсь успеть к нему первым. Увидимся! — Попрощался я.
— Увидимся! — Хлопнул меня по плечу поручик.
Из-за раннего времени, людей в здании было немного — только ночные уборщики, завершающие свою работу, да ранние пташки, вроде меня. В общем — тишина и спокойствие, что не могло меня не радовать.
До приёмной полковника я добрался весьма быстро. И, к счастью, оказался первым из посетителей, о чём мне поведал адъ. ютант полковника в чине капитана. Он же предложил чаю и поинтересовался, как прошла поездка в Париж.
— Извини, не могу ничего рассказывать. Подписку давал. — Коротко ответил я. Капитан лишь улыбнулся и понятливо кивнул.
Разговор не клеился. Капитана этого я практически не знал — согласитесь, редко кто замечает различного рода секретарей и помощников. Сейчас же я внимательно изучал этого офицера. Уже не молод — лет около сорока, левая рука в перчатке, а на кавалерийском мундире, весьма красноречиво говорящий о его владельце, орден креста «Вертутти Милитари».
Проследив за мои взглядом, капитан сдержанно улыбнулся:
— За Варшаву. Там же и кисть руки потерял.
Я кивнул:
— Хорошо, что выжил.
— Я тоже так думаю, хотя тогда так не считал.
Устроившись поудобнее в своём кресле, капитан уже собирался начать что-то рассказывать, но, вдруг, резко вскочил на ноги, вытянулся и начал докладывать:
— Пан полковник, за время вашего отсутствия происшествий не случилось. К вам посетитель, подпоручик Домбровский. Документы от пана подполковника из Кракова тоже у меня.
Махнув рукой, прерывая словоохотливого подчинённого, пан полковник Сосновский повернулся ко мне:
— Через пять минут.
— Слушаюсь, пан полковник! — Вытянувшись, гаркнул я.
— Вацлав, подай мне кофе. Также, через пять минут.
— Слушаюсь, пан полковник! — Ещё больше вытянувшись, ответил капитан.
Сосновский же, сморщившись, словно от зубной боли, достал из кармана ключ и вошёл в свой кабинет, мягко закрыв за собой дверь.
— Шеф не в духе. — Шёпотом сообщил мне капитан, хорошо знавший своего начальника. — Наверное, опять дочка, что-то сделала.
Обсуждать дочку полковника, ту самую Эльжбету, с которой, судя по всему, весьма близко был знаком «мой предшественник» в этом теле, я посчитал весьма глупым и нецелесообразным, поэтому лишь пожал плечами. Капитан же, ожидавший от меня чего-то иного, лишь странно посмотрел на меня, после чего сказал:
— Пора, заходи.
Оценивающе посмотрев на своё отражение в зеркале и не найдя к
