от её руки?
— Да как же это можно было сделать, не прибегая к колдовству? Однажды утром Изабель Сенье пришла будить хозяина. Дверь в спальню была заперта, на её стук и крики он не отзывался. Тогда она позвала лакея Пьера Сокаля, и он взломал дверь. На кровати они обнаружили уже остывшее тело хозяина. На его груди и животе было девять одинаковых ран, по три в ряд на равном расстоянии. Они выбежали на улицу и стали звать на помощь. Я внимательно осмотрел всё в доме. Дверь действительно была взломана снаружи, засов выбит с куском косяка, значит, до этого был задвинут. Покойник лежал на кровати, глаза открыты, на лице — выражение крайнего изумления.
— Каким орудием были нанесены раны?
— Там не было никакого орудия! Даже крови на постели почти не было.
— Как это? — насторожился Марк.
— В том то и дело! Раны глубокие, а крови нет, орудия нет, слуги ничего не слышали и не видели. Тюремный врач, осмотрев раны, сказал, что они нанесены не кинжалом или мечом, а чем-то похожим на круглую пику, не с плоским наконечником, а, вроде как, чем-то похожим на большую иглу. Тут я и подумал, что это, должно быть, колдовство. Я слышал, что несколько лет назад сожгли колдуна, который убивал честных людей, втыкая иглы в восковую куклу, и тогда были такие же раны. Я опросил соседей, и они сказали, что девица Прежан была нелюдима и часто со всеми ссорилась. Однажды поругалась с возчиком из-за того, что он, проезжая мимо, обрызгал её грязью, а потом его телега сломалась возле её дома, и он на всю улицу возмущался, что у этой ведьмы дурной глаз и она его прокляла. Я разыскал этого возчика, и он всё подтвердил. А кошка и верно сбежала. Я пытался её поймать, но эта тварь расцарапала мне все руки и ускользнула. Соседи сказали, что Прежан была добра только к своей кошке, постоянно ласкала её и, даже если сама голодала, отдавала ей последний кусок. С чего бы такой злобной карге так баловать простую кошку?
— Ты сказал: последний кусок. Значит, она не кормила её собственной кровью?
— Может, и кормила, кто ж теперь скажет, что она делала у себя за закрытыми дверьми?
— Но с чего ты взял, что такое возможно?
— Я этого не говорил! Это уже господин прокурор выяснил. Он потом ещё несколько раз допрашивал её, но я при этом не присутствовал.
Марк какое-то время задумчиво смотрел в маленькое оконце под потолком, забранное решёткой, перебирая изложенные Шалоном факты, а тот, озабоченный его молчанием, торопливо проговорил:
— Вот и выходит, ваше сиятельство, что Прежан имела мотив для убийства, была замечена на колдовстве, убит покойный явным колдовским способом, да к тому же она созналась. Что тут ещё думать?
— У де Мева были враги? Что он был за человек?
— Насчёт врагов не знаю, но то, что он был ещё тот грубиян и проныра, это точно. Говорят, что и эту Агату он нередко поколачивал, так что ей было за что мстить.
— То есть его связи и наличие врагов вы не проверяли?
— Зачем? — опешил сыщик.
— Чтоб выяснить, не было ли в его окружении ещё кого-то, у кого были мотив и возможность его убить. Что у нас получается? Он выгнал на улицу больную служанку, которая на прощание в отчаянии наговорила ему всяких глупостей. Жила она одна, кроме кошки не было рядом никого, кто был бы с ней добр, ссорилась с соседями, хотя ещё вопрос, кто был зачинщиком ссор. Потом убивают её бывшего хозяина, орудие преступления не нашли, крови на постели нет. Зато в доме женщины находят воск и иголки, и из этого делается вывод, что это она убила в запертой комнате здорового мужчину? Где связь между этими фактами? С чего вы взяли, что это она? Потому что на улице рядом с её домом сломалась телега, и грубиян-возчик, окативший её грязью, орал и оскорблял её?
— Так… Колдовство есть колдовство, ваше сиятельство. Мы ж нашли ведьму и она созналась.
— А ты сам на дыбе бывал? — неожиданно зловещим тоном спросил граф. — Может, пройдёмся до камеры пыток, и я посмотрю, что ты запоёшь, повисев там пару часов. Я знаю, что это такое, потому и не верю тому, что говорят под пыткой.
— Вам виднее, господин граф, — испуганно пробормотал сыщик, смущённый его гневом.
— Пока я вижу, что расследование проведено из рук вон плохо. Надеюсь, ты тщательно обследовал место преступления и всё описал в протоколе, поскольку за время, которое прошло с тех пор, многие улики уже утрачены. Где одежда жертвы и другие вещественные доказательства?
— Они у господина прокурора.
— Скажи ему, что он обязан немедля доставить всё в Серую башню. Где труп?
— Похоронен на северном кладбище для бедноты. Родни у него не было. В доме нашлось мало денег, только и хватило на скромное погребение.
— Кто из свидетелей сегодня вызван?
— Горничная Изабель Сенье, лакей Пьер Сокаль, сосед де Мева кавалер де Руа, бывший с ним в приятельских отношениях, владелица булочной в соседнем доме Катрин Фурже. Так же вызваны соседи Агаты Прежан и тот возчик. Ах, да, он сбежал… Я его найду.
— Не трудись, для него же будет лучше, если он больше не попадётся мне на глаза. Позови сюда горничную.
Изабель Сенье оказалась красивой румяной девицей, наряженной в платье из лилового атласа. На пышной груди у неё красовался оправленный в золото кабошон из бирюзы, подчёркивающий яркую голубизну её глаз. Она с готовностью поведала господину графу о том, что произошло тем утром, когда они с лакеем Пьером обнаружили в спальне мёртвого хозяина. Её рассказ мало отличался от того, что Марк узнал от сыщика.
— Скажи-ка мне, красавица, — ласково улыбнулся Марк, — а как обычно проходило утро в вашем доме?
— Обычно я вставала первой и будила Пьера, чтоб он почистил камин и достал из сундука одежду для хозяина, а сама шла готовить завтрак. Когда всё было готово, я шла будить господина де Мева.
— В какое время ты обычно вставала? Рано утром?
— Нет, хозяин приходил поздно и поздно же вставал, так что ближе к полудню, — простодушно ответила она.
— И как же ты его будила? — игриво уточнил он.
Она изобразила смущение и пожала плечами.
— Входила в спальню, если светло, раздёргивала портьеры, темно — ставила на стол свечу и говорила, что пора вставать.
— То есть на ночь он обычно не запирался на засов?
— Ну, обычно нет… — пробормотала она неуверенно.
— А в ту ночь заперся. А что было вечером накануне? Он был дома или куда-то уходил?
— Уходил, — кивнула она.
— Куда?
— Он не говорил.
— Когда вернулся?
— За полночь.
— В каком настроении?
— Да в обычном.
— Был, может, встревожен, испуган, расстроен?
— Да, вроде, нет.
— Он пришёл, и что было дальше? Что он делал?
— Ничего. Поужинал и лёг спать.
— А что ты подала ему на ужин?
— Уж не помню точно, но обычно я подавала ему грудинку с хлебом или пирог с зайчатиной.
— Ты сама их печёшь? — улыбнулся Марк.
— Нет, покупаю в булочной на углу.
— Как он был одет тем вечером?
— Я не помню, ваше сиятельство, — виновато потупилась она.
— Где ты сейчас живёшь?
— Да там и живу, в доме господина де Мева. Я пока не нашла другое место.
— Понятно. А хозяин был добр к тебе?
— Да, он меня не обижал.
— Дарил подарки?
— Что вы, ваше сиятельство, я честная девушка, — обиделась она.
— И наверно из хорошей семьи? Кто твои родители?
— Они простые крестьяне, живут в деревне Меганэ на севере.
— И как ты оказалась в Сен-Марко?
— У меня пять сестёр, мне приданого не хватило, вот мне и пришлось идти в город на заработки.
— И ты сразу поступила к господину де Меву?
Она кивнула.
— Ты пока не уходи, мы ещё поговорим об этом деле, — интимно шепнул Марк, вызвав у неё смущённую улыбку. — А пока позови сюда Пьера.
Тот был мужчиной средних лет, коренастый, в добротной куртке и с золотой серьгой в ухе.
— Давно ли ты работаешь у кавалера де Мева? — спросил Марк.
— Да уж лет восемь будет, — деловито кивнул тот.
— За одеждой хозяина смотришь ты?
— Именно так, ваше сиятельство.
— Помнишь ли ты, как был одет твой хозяин, когда вернулся вечером перед своей смертью?
— Ну… — задумался Пьер, перебирая пальцами, на одном из которых поблескивал перстень со вставкой из соколиного глаза. — Кажется, он был в бордовом камзоле, ваше сиятельство. Да, в камзоле из узорчатого сукна с серебряным позументом.
— Знаешь, куда он ходил перед этим?
— Не знаю, господин граф, он мне не докладывал.
— В каком
