в это верить, но страх, тяжело сидящий в моем животе, мешает мне позволить себе это.
Этот грузовик. Это не было случайным нападением.
Они хотели этого.
Кем бы они ни были, они намеревались, блядь, столкнуть меня с дороги.
Но почему?
И где, черт возьми, Эмми?
— ЭММИ, — я снова кричу, когда я хлопаю руками по двери, вкладывая в нее весь свой вес, чтобы заставить ее открыться. Но она, блядь, не движется.
Окно разбито, такое же, как и заднее, и я полагаю, что именно так она сбежала.
— Чертов ад.
Мне удается выбраться, не слишком сильно порезав свое тело, но когда я поднимаюсь на ноги, я быстро обнаруживаю, что мои ноги на самом деле не хотят меня держать. Я также обнаружил, что я одинок.
— ЭММИ, — кричу я так громко, как только могу. Но единственное, что я слышу, это мой голос, эхом разносящийся по деревьям, и пара птиц, испуганно хлопающих крыльями.
— ЧЕЕЕРТ, — кричу я, прежде чем упасть кучей на землю.
* * *
Я понятия не имею, сколько времени требуется фарам, чтобы осветить обочину дороги, на которой я сижу, чувствуя себя совершенно безнадежно.
Ни один из звонков, которые я делал Эмми, даже не соединился, и нет никаких признаков того, что она когда-либо была здесь. Тем не менее, она была. Я знаю, что она была.
И осознание того, что она ушла, режет меня, как нож, прямо в сердце.
То, что я сказал Ди, должно было быть правдой. Я собирался доставить ее домой в целости и сохранности.
Но как мне теперь это сделать?
И как я могу появиться на его пороге без нее?
Поднимаясь на ноги, я поднимаю руку к пульсирующей боли, которая исходит из моей головы, где я, должно быть, ударился о руль, когда мы падали.
— Срань господня, чувак. Что, черт возьми, произошло? — Алекс рявкает, подбегая, нахмурив брови, переводя взгляд с меня на беспорядок, который теперь стал моей машиной.
При виде этого у меня сжимается грудь, когда я вспоминаю свою реакцию, когда Эмми разбила ее несколько недель назад. Это было ничто, глядя на моего бедного ребенка сейчас.
Морщась, когда мои пальцы касаются пореза на голове, я убираю руку и снова смотрю на Алекса.
— Какая-то сука столкнула нас с дороги, — огрызаюсь я, ярость горит в моих венах.
Я собираюсь найти, кем бы ни были эти ублюдки, и я собираюсь пустить им пулю в лоб за это, особенно если мои подозрения верны и они забрали что-то, принадлежащее мне.
— Мы? — Спрашивает он, оглядываясь в поисках того, с кем я мог бы быть.
— Эмми, — бормочу я, в отчаянии пиная землю.
Губы Алекса приоткрываются, прежде чем он снова оглядывается по сторонам.
— Где она? Только не говори мне, что она сбежала от тебя. — В его тоне слышится нотка веселья, и это чертовски бесит меня.
Несмотря на бушующую во мне боль, я прижимаю его спиной к дереву и хватаю за горло быстрее, чем он успевает сообразить.
Мои ноздри раздуваются, когда я пристально смотрю на него, мое дыхание обдает его лицо.
Но как бы сильно я ни жаждал увидеть отражение своего собственного гнева в ответ — повод для борьбы, чтобы избавиться от этого разочарования, от этой ярости, которая бурлит во мне быстрее, чем я могу контролировать…
Его просто там нет.
— Сделай это, если думаешь, что от этого тебе станет лучше, — предлагает Алекс, держа руки безвольно опущенными по бокам. — Но это ее не вернет.
Мои пальцы сжимаются на его горле, когда его слова доходят до меня, но он по-прежнему не реагирует.
— Черт, — выдыхаю я, отпуская его и отталкиваясь, наклоняясь и кладя ладони на колени.
Тишина колышется вокруг нас, пока я делаю вдох за выдохом, пытаясь понять, что, черт возьми, произошло сегодня вечером.
Я не думал, что все может быть хуже, чем видеть руки другого мужчины на моей жене, но это… это… — ЧЕРТ, — кричу я, мой голос эхом разносится в ночи.
— Почему ты вообще здесь, Ти? — Спрашивает Алекс после очередного долгого молчания.
Поворачиваясь к нему лицом, я поднимаю руку и запускаю ее в волосы, посылая боль, простреливающую позвоночник.
Если он и замечает, что я вздрагиваю, то ничего не говорит.
— Я думал, ты собирался домой выбивать дерьмо из боксерской груши после того, как тебя выгнали с тренировки?
Я вспоминаю несколько часов назад, и мне кажется, что все это произошло миллион лет назад.
Трахал Эмми в пустом классе, прогуливал остаток дня, пока я не появился на тренировке, зная, что тренер выдаст мне новую порцию дерьма. Но оказалось, что показывать свое лицо, а затем бросаться всем весом на любого, кто попадался мне на пути, и ломать нос нашему вратарю — это тоже не то, чего он хотел.
Этот ублюдок выгнал меня с тренировки и отправил на скамейку запасных до конца недели. По крайней мере, он не отобрал у меня пятничную игру… пока.
— Я это сделал, — бормочу я. — Потом мне позвонили и сказали, что Эмми была не в себе на какой-то вечеринке Волков в Ловелле, и я поехал за ней.
Он пристально смотрит на меня, ожидая, что я продолжу.
— Она была с гребаным Найлом Дэкстоном, — выплевываю я, сжимая кулаки, когда образ того, как он давит на нее, когда она кончает, снова поражает меня.
Брови Алекса приподнимаются, он знает меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что я бы этого не допустил.
Возможно, я никогда бы не признался ему в своих чувствах к Эмми после всего, что произошло между нами, но я не думаю, что он нуждается в этом.
Возможно, только Себ по-настоящему понимает, но они все это знают. Либо это, либо они просто настолько привыкли к моим навязчивым идеям за эти годы, что просто позволяют мне делать свое дело и надеются, что я не зайду слишком далеко.
Однако я боюсь, что это уже может граничить с этим.
— Я застрелил его, — наконец признаюсь я.
— Господи Иисусе, Ти, ты подстрелил гребаного Волка?
— Я ее тоже задел. — Чувство вины разливается по моим венам из-за того, что я причинил ей физическую боль. Что я заставил ее истекать кровью, и не когда она умоляла меня об этом, пока капала на мой член.
Нет, она была чертовски мокрой для него.
Рев, который вырывается из моего горла и эхом разносится по окружающему нас пространству, звучит так, будто он принадлежит не мне. И если бы не сопровождающая это мучительная боль в груди, я бы ни за что не поверил,
