видели в тарифах издержки.
Размышления о пределах интеллектуального влияния заставили экономиста Джорджа Стиглера пожаловаться: "Почему, когда экономист дает советы своему обществу, его так часто и так холодно игнорируют? Он не перестает проповедовать свободную торговлю - хотя проповеди становятся все реже, - а в Соединенных Штатах растет протекционизм". И далее он предположил: «Я считаю, наоборот, что если бы Кобден говорил только на идише и с заиканием, а Пиль был бы узким, глупым человеком, то Англия перешла бы к свободной торговле зерном по мере сокращения сельскохозяйственных классов и роста промышленных и коммерческих классов... Отмена кукурузных законов была адекватной социальной реакцией на смену политической и экономической власти». Действительно, Стиглер продолжал утверждать, что тот факт, что экономисты не так многочисленны и не так дорого оснащены исследовательским оборудованием, как исследователи рака, указывает на вполне правильную социальную оценку их полезности: «Я также должен признать, что если экономисты используются эффективно, то их влияние на политику будет незначительным. Помните мою оценку, что наш счет за исследования в области экономики составляет, возможно, четверть миллиарда долларов, и значительная часть этой суммы тратится на поддержку экономистов с противоречивыми взглядами. Те, кто считает, что экономисты на порядок важнее этого скудного стандарта, должны считать, что общество серьезно недоинвестирует в экономику». Стиглер написал это в 1976 году: в тот момент, когда экономисты стали более влиятельными в предоставлении политических советов из-за кейнсианской революции, но до того, как популяризация финансовых услуг и рост финансиализации заставили большое количество частных фирм нанять экономистов (и экономисты, соответственно, стали лучше оплачиваться).
Хороший способ поразмышлять о динамике влияния - это подумать о том, когда и как возникают долгосрочные тенденции и как они могут быть прерваны. Могут быть великие исторические движения: Современный экономический рост или связанное с ним явление многовековой ("сверхсекулярной") тенденции к снижению реальных процентных ставок (r). Эти мегатренды предполагают очевидные "законы", которые можно сформулировать в терминах всего двух переменных: в данном случае восходящее движение роста и нисходящее движение процентных ставок. Глобализация повышает темпы роста (g), в то же время политическая модернизация, институциональные реформы и рост представительных органов власти с законодательными органами, владеющими собственностью, способствуют увеличению запасов безопасных активов и, соответственно, снижению нормы прибыли (r). Английская финансовая революция конца XVII века создала модель, которой можно подражать, и более низкие безопасные ставки затем также снизили затраты на другие виды капитала, хотя они могут быть подвержены совершенно разным премиям за риск.
Влиятельные теории стагнации или капиталистической катастрофы, от Карла Маркса до Джона Мейнарда Кейнса, включали аргументы о падении предельной доходности капитала по мере его накопления. Кейнс описал снижение предельной эффективности капитала. Маркс взял эти рассуждения из еще более древней и влиятельной традиции - размышлений Адама Смита и Давида Рикардо о стационарном состоянии.
Природа долгосрочной динамики по праву является ключевым элементом любой оценки будущих перспектив, но она всегда была неуловимой и проблематичной. Маркс прославился тем, что не смог прояснить свой закон падения нормы прибыли, по его словам, "самый важный закон с исторической точки зрения" и «закон, который, несмотря на его простоту, никогда прежде не был понят и тем более сознательно сформулирован». Маркс начал переосмысливать вопрос падения прибыли и в 1868 году написал Энгельсу: «Если мы рассмотрим огромное развитие производительных сил общественного труда только за последние тридцать лет по сравнению со всеми предыдущими периодами... то трудность, которая до сих пор беспокоила экономиста, а именно объяснить падение нормы прибыли, уступает место своей противоположности, а именно объяснить, почему это падение не является более значительным и быстрым». Внезапно возникающие потрясения заставляют пересмотреть прежние выводы о долгосрочной перспективе. Таким образом, потенциальные интерпретаторы больших тенденций всегда вынуждены менять фокус своего внимания.
Одна из конкретных проблем касается того, какой показатель, по нашему мнению, следует измерять как r: скорректированную на инфляцию (реальную) доходность безопасных активов, таких как государственные облигации сильных промышленных стран? Предельную стоимость капитала? Или среднюю доходность капитала, который уже был вложен в инвестиции? Анализ долгосрочных тенденций средней доходности привел к влиятельной формулировке нормы прибыли на капитал, указывающей на все более высокие уровни накопления ("производство бесконечного накопления"): это стало предметом знаменитого анализа Томаса Пикетти. Средняя ставка Пикетти постоянно превышает предельные ставки, особенно в эпохи спада или стагнации: возможно, потому, что на самом деле она в значительной степени касается доходов от земли или недвижимости, которые правильно рассматривать как ренту за дефицитные места: центр Парижа, Нью-Йорка, Силиконовой долины или Шанхая. Это явление было основным фактором неравенства в XIX веке и снова в конце XX века: Пикетти считает, что в XXI веке рост неравенства будет происходить еще быстрее. Его версия r > g может быть просто отражением глобализации, которая толкает вверх стоимость земли, особенно в глобально связанных центрах (и действительно, его показатели неравенства падают во время фазы деглобализации в середине XX века). Таким образом, он настаивает на том, что даже технический прогресс, который можно рассматривать как триумф человеческой изобретательности или человеческого капитала над холодными типами мертвого капитала, составляющими его определение (земля, здания или финансовый капитал), будет вызывать потребность в большем количестве зданий, агломераций, патентов, что приведет к росту доходности капитала. С этой точки зрения, человечество не будет спасено «капризами технологии».
Стоит задуматься об этих капризах технологии более пристально. Долгосрочная перспектива не всегда превалирует. Взаимосвязь между процентными ставками и ростом радикально меняется в периоды кризиса и неопределенности. Реальная доходность капитала становится нестабильной в моменты очень сильных колебаний цен. Рассматривать развитие событий sub specie aeternitatis - это роскошь философов, но масштабное видение основных тенденций не всегда помогает подсказать отдельным людям или предпринимателям, какими технологиями им следует заняться. Особенно в моменты кризиса мы не уверены в будущем, его смысле и направлении. Банкротство определяется не долгосрочной жизнеспособностью идеи или бизнес-концепции, а способностью удовлетворить сиюминутные финансовые потребности или тем, как интерпретируются активы и пассивы в балансе. Именно в моменты сомнений и колебаний люди, правительства и рынки открыты для влияния убеждающих лиц: влиятельных аналитиков, интерпретаторов и риторов, которые могут пролить свет и утверждают, что знают будущее. Ответы затем помогают определить, как будет развиваться будущее: в такой момент существует множество возможностей или траекторий. Если рассматривать их в статических терминах, мы будем думать о нескольких равновесиях. Кейнс писал о том, как "неконтролируемая и непокорная психология делового мира" определяет предельную эффективность капитала.
Таким образом, на протяжении последних столетий ход глобализации определялся тем, как страны реагируют на кризисы, экономические потрясения, которые часто сопровождаются
