Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
назад, там уже все наши собрались, я издалека уже слышал рыдания матери вперемешку с воем собак. Спустился я с лошади и отодвинул их всех, чтобы врач прошел, с ним подошел и я, лег рядом с Сирмо и стал смотреть, как он начал ее осматривать да ощупывать. А про себя я говорил, Пресвятая Богородица, пусть она только будет жива и пусть только она поправится, и я тебе обет даю монахом стать. Только бы с Сирмо все было хорошо. Но не суждено ей было. Говорит врач, мол, девушка еле дышит. И голова у нее, и все внутри всмятку. Очень ей худо, и ни сама она не поправится, ни я не могу больше ничего сделать. Это чудо, что вы живой ее нашли, но ежели вы ее подымете, так она до деревни не дотянет. Если желаете, я поставлю ей укол, чтобы больно не было, но оставьте ее здесь, пусть больше не мучится.
И мы сели там, гладили ее, обнимали, но никакой радости от того, что мы нашли ее и держали теперь в руках, у нас не было, потому что мы ее оплакивали как мертвую, пока она была еще жива. Я ни слова не мог ей сказать, я только вызвался обмахивать ей лицо платком, а когда она начала трепетать от ран и от боли, я поцеловал ее и сказал про себя, ох, мамочка, ох, душа моя, не надо больше крепиться. Уходи, пора и тебе отдохнуть. И она как будто меня услышала, Антонис, будто поняла, чего это я так смотрел ей в глазки, потому что я ей был как сын и все она про меня знала. И тогда она вздохнула и отошла. Меня подняли вместе с ней, потому что ноги меня не держали, а больше я ничего не помню, как мы возвращались, только то, что я шел рядом с лошадью и держал ее за руку, и пока мы шли, ее пальчики становились все холоднее.
Что там потом было, нет смысла рассказывать. Каждый раз, когда это вспоминаю, каждый раз заново чувствую, что осиротел. Но знаешь, что сказали, Сирмо не сама упала и убилась. Кто-то ей встретился по дороге и убил ее. Это точно. А когда решил, что она умерла, то косы ей отрезал, а потом их в кусты бросил. Там их мой дядя и нашел. Эх, я как услышал это, клятву дал найти убийцу. Вернулся я на то место, где он бросил мою сестру, взял камень, который он ей на голову кинул, и поклялся на этом камне, что убью его и так спрячу, что даже дикие звери найти не смогут. Так же, как он с Сирмо сделал.
Прошло два года, как умерла сестра, пришел мой черед ехать в Малую Азию[4], но душа моя так еще и не успокоилась. Ходил я и в поле, и оливки собирать, и за скотом, и в кофейню, и в церковь, но все озирался вокруг, чтобы разглядеть какую странную привычку, услышать какой тайный разговор, может, удастся разузнать, кто был убийцей. Мне братья сказали, что это был чужак, что деревенский не причинил бы такого зла. Но я знал, что он был из наших. Там, где мы ее нашли, дороги никуда больше нет, понимаешь? Это дорога, чтобы спрятаться, а не чтобы там случайно ходить. Нужно специально туда зайти. И тот, кто это сделал, это знал, поэтому там ее и спрятал. Ну, не буду тебе голову морочить, это неважно. Тогда ничего я не разузнал. А потом я уехал.
В Малой Азии поначалу были мы в тылу. Через время послали и мой батальон на линию фронта. Но не думай только ничего серьезного. Турки бежали тогда. Изредка только пара выстрелов раздавалась кое-где, когда мы натыкались на отряды четов[5], которые кое-где еще оставались, но серьезной опасности не было. Все было жестко. У нас был приказ выгнать турков из всех окрестностей, а в таких вещах не миндальничают. Я тебе больше скажу – мы сеяли и пожинали порох. Никто тебе не расскажет, что мы там тогда делали, но, Антонис, мы разучились людьми быть. Я иногда вижу на улице тех, кто вернулся из моего призыва, думаю о том, что каждый из них там делал, и меня дрожь пробирает. Но опять же, а я разве не так делал? Единственное, я женщин не трогал, не потому что я не думал об этом деле, но вот же, мне каждый раз в голову сестра приходила, и я не мог.
Многое я, короче, повидал, столько, что, если человек столько повидает, он потом холодным становится, так что больше ничего уже не видит, но однажды я и еще двое зашли в один дом, якобы оружие поискать, а находим внутри только двух женщин. Одна старуха, другая молодая. Мать и дочь. Они начали говорить нам, что они там говорят, мы и ухом не ведем, все вверх дном перевернули, чтобы оружие найти. Да вранье все. Мы прогнать их хотели и искали, чего бы такого сказать. Ну, я там с одним пошел в сарай животных резать, а из дома слышу какой-то вой. Мы и ухом не повели. Снова и снова. Ну, мы, короче, закончили наши дела, и когда обратно пошли, видим, как третий из дома выходит. Эй, что случилось-то, спрашиваю. Он улыбается и говорит, да хотела она удрать, эта шлюха, но я с ней хорошо расправился. Ну и молодец, говорю ему, но в этот миг мой взгляд упал ему на руки. В одной он держал нож, а в другой – отрезанные косы. Знаешь ли, когда такие вещи происходили, люди много всяких странностей показывали. Кто груди отрезал, другому нравилось кусок от одежды брать. Но такой привычки я не видал. Меня внутри всего обожгло. Говорю про себя, тебе показалось. Бывает же, что иногда что-то странное происходит.
По дороге, как мы возвращались в лагерь, смотрю – он делает вооот так и забрасывает косы в какие-то кусты. Меня дрожь пробрала, он будто по лицу меня ударил, тогда-то я и решил не выпускать его из виду, последить за ним. Это было не очень-то и сложно, потому что в батальоне я, он и еще девятеро были из нашей деревни, так что не показалось никому странным, что я так с ним сдружился. Со временем мы даже хлеб один на двоих делить стали, так сказать. Одну буханку он сворует – мы ее пополам съедим. Другую я сворую – то же самое. Куда бы мы ни шли,
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
