быть потому, что у них, у палачей такая игра. И на самом деле, ничего не изменилось, потому что игра рано или поздно закончится. И вот тогда ее точно убьют. Может быть, даже затолкают в печь живой, чтобы медленно сжигать… Аленка слышала, что такое делали, а потом палачи только стояли и улыбались своими мерзкими и такими страшными улыбками. Опять стало страшно.
Ксено завернул Аленку в простыню и, прихватив зелья, шагнул обратно домой. Нужно было выкупать дочь, одеть ее. Гиппократ предупредил, что девочка слишком слаба и самостоятельно одеться у нее может не получиться, что ее, несомненно, испугает.
***
С тем же упорством, с каким он уходил в себя последние почти два года, Ксено, по своему мнению, сосредоточился на дочери. Аленка привыкала к тому, что ее здесь зовут Луна, хотя этого имени не принимала. Несмотря на то, что с ней обходились очень ласково и бережно, она не верила. В основном, потому что воспринимала английский язык чужим, а по-русски, да и по-белорусски здесь не говорил никто. «Свои» для девочки теперь ассоциировались с этими языками, а вовсе не с английским. Поэтому она принимала зелья, считая их какими-то ядами, которые почему-то не убивают, кушала, что давал ей «папа» и не верила ни одному его слову.
Ксено был рад тому, что Луна такая покладистая. Несмотря на все рассказанное ему и понятое им самим, с маленькими девочками обращаться мистер Лавгуд не умел, поэтому считал, что луне становится лучше. Поэтому, когда дочка окрепла, решил сходить с ней на Косую Аллею. Нужно было сделать покупки к школе.
— А что такое Хогвартс? — поинтересовалась Аленка.
— Это такая школа, — объяснил Ксено. — Там учатся и живут, только на каникулы возвращаясь домой.
Аленка приняла объяснения, хотя от девочек из отряда знала, что в школах не живут. Но понимая, что все ее окружающее — лишь игра палачей, она понимала, что от нее ничего не зависит. Рано или поздно палачи наиграются и вот тогда… На Косой Алее было множество магов, здоровавшимися с мистером и мисс Лавгуд, но Аленка видела другое — множество людей в черном, которые приветливо говорили с «папой». Этот факт только подтверждал ее мысли об игре. Ксено ранее часто отсутствовал по каким-то своим делам, поэтому Луна в детстве видела его крайне мало. Черное — значит палачи. Приветливы с «папой», значит… Понятно было, что это значит.
— А в этом самом Хогвартсе тоже все в черных мантиях? — спросила Аленка у Ксено.
— Да, это официальная форма школы, — окончательно подтвердил опасения ребенка мистер Лавгуд.
Аленка поняла, что такое этот Хогвартс — это лагерь. Вот она была в Майданеке, а это Хогвартс. Просто лагерь, куда ее сдаст «папа», чтобы набраться сил перед новой игрой, и кто знает, какой она будет!
Сообразив, что ее ждет, девочка начала запасать хлеб, чтобы сделать сухарики, как учила баба Зина. Волшебная женщина, убитая палачами, как и все взрослые в отряде. А еще Луна помнила, что сделали с той девочкой, что была старшей среди них и как она кричала. Страшно было на этой Косой Аллее, не сказать как. Очень не хватало мамы Лиды, но она осталась там, жива ли?
Теперь Аленке предстояло отправляться в этот очень страшный Хогвартс. Она была готова уговаривать «папу», может быть, он убьет совсем не больно или хотя бы быстро…
— А можно мне не ехать в Хогвартс? — спросила Аленка.
— Учиться обязательно нужно, ты хотя бы попробуй, — спокойно ответил мистер Лавгуд, считая, что дочь просто боится после всего пережитого, но что с ней может произойти в школе?
— Может быть есть хоть какая-то возможность… — робко поинтересовалась девочка, понимая, что выхода нет. «Папа» решил отправить ее в лагерь и с этим ничего не поделаешь, раз она теперь живет в стране палачей.
— Нет, тебе нужно ехать в школу, — проявил твердость Ксено, не желая идти на поводу детских капризов, как он думал.
Хотя думать у мистера Лавгуда получалось не очень, он просто не привык заботиться о дочери, быстро забыв о следах на ее теле — как только зелье с ними справилось. Аленка же поняла, что никакого выхода нет. Только надеялась на то, что удастся спрятаться от палачей в лагере. Ну а ночью в ее сны приходил Майданек. И Аленка кричала, на наложивший на ее комнату чары тишины Ксено, конечно же, не слышал дочь, позволяя ей полностью погружаться в свои кошмары.
А потом пришел этот день. Сама обряженная в одежду палачей, Аленка только шептала молитву, которой ее научила баба Зина, забившись в самый уголок купе поезда, а довольный собой Ксено отправился приводить в порядок отложенные из-за болезни дочери дела. Ни на минуту не подумав о том, каково ребенку будет в школе. В самой безопасной школе, вот только ли в безопасности дело?
***
Из поезда на этот раз не выкидывали, но Аленка не стала испытывать терпение палачей, а вышла сама. На перроне не было палачей с автоматами и злобных собак тоже, отчего Аленке вдруг захотелось убежать в лес, она даже шагнула было куда-то, но из темноты на нее глянули чьи-то красные глаза, демонстрируя, что выхода нет. Впереди стоял какой-то большой… кто-то, с фонарем руке и командовал подойти к нему. Аленке было просто жутко, потому что она представляла, что с ней будет, если этот большой ударит ее палкой или плеткой…
Собравшихся жертв погнали в «школу». Хотя не было яростного собачьего лая и криков, Аленка понимала, что отставших и упавших наверняка как-то убивают так, что те даже вскрикнуть не могут. И девочка боялась смотреть назад. Когда их довели до лодок, Алена задумалась о том, не утопят ли, но потом поняла, что если топить, то палачи не получат удовольствия, наблюдая за тем, как они мучаются… В общем, лагерь пока выглядел получше Майданека — их даже не раздели, но, может быть, это пока?
Призраки Аленку не напугали, а вот Большой зал, полный детей, над которыми сидели надзиратели из эсэс. Вон тот, во всем черном, злобно смотревший на учеников был похож на Флорштедта, встретить которого — верная смерть для кого угодно. Он и смотрел также, как будто выбирал себе жертву. Аленке захотелось убежать, но она знала, что тут не убежишь, просто некуда. В лучшем случае затравят собаками, а в худшем — отдадут тому большому, и он будет
