хорошо бы в ванну тебя, но откуда здесь ванна? Да и баня почти остыла. Годи, я пойду растоплю огонь и принесу чаю, внутрь поможет быстрее.
Ноги согревались в тазу, а тело по-прежнему била крупная дрожь. Старуха накинула ей на плечи какое-то старое покрывало, потом гремела дверцами печки, послышался запах дыма, потом убежала в дом. Вернулась с кипящим пластмассовым чайником, банкой малинового варенья и большой кружкой. Навела горячей воды с малиной и с ложки стала поить девушку.
Понемножку отошли руки, и Ксений попыталась взять в руки кружку.
– Тихо ты, ошпаришься же, – бабка отодвинула ее руки, и продолжила давать горячий напиток из ложки.
– Теперь пробуй руками шевелить, пусть кровь разойдется.
Девушка покорно сжимала руки, разжимала и пыталась удержать дрожь. Бабка покачала головой, и опять ушла куда-то. Потом послышался шум, она тащила что-то тяжелое. Как оказалось, это было деревянное корыто, даже больше похожее на низкий бочонок. Пожилая женщина подставила его под кран, откуда лилась горячая вода, и все бормотала.
–Этот лагушок у меня под сливом стоит, дождевую воду собирать, ты девка худенька, как раз на корточки влезешь туда. – Разговаривая, она бодро подливала холодной воды, помешивала, добавляла какие травы. – Мы ж тебя сварить не хотим. Ну вот, готово, сама сможешь залезть?
– Бабушка, мне греться нельзя так, беременная я. – Прошептала Ксения, впервые пробуя свой голос.
– О, уже речь очнулась, ничего, ничего, ты недолго, пока трясучка не пройдет, потом просто погреешься на полке и все. Чего ж ты, беременная, в реке то оказалась? Я пошла грядки полоть, я завсегда с четырех утра на огороде, пока мошки нет. Гляжу – хтой-то плывет. Река наша не така, чтобы в ней такие заплывы устраивать. И то чудо, что выплыла.
–Так получилось, бабушка. А плаваю я хорошо, только вот уж сильно холодная вода, да и река широкая, думала не дотяну.
– Все то у вас, молодых, получается! Беременность получилась, в речку сигануть получилось. Думаешь не поняла я, что ты самоубивца? Что, мужик кинул, а ты топиться побёгла? А мой-то, вон по зиме на охоте сгинул после войны, а я одна, да с тремя. И топиться не бегла, а сестра моя – с войны пятерых тянула, трое своих, да двое эвакуированных. Не бегли! – Тут старуха заметила, что девушка молча плачет, слезы катятся по лицу без всхлипов и вздохов.
–Прости, дочка, не до меня тебе сейчас. Сугрелась маненько? Давай теперь еще горяченького попей, я правда про заварку забыла. Да чаи после распивать будем. Давай на полок, каменка подтопилася, сейчас поддам жару, да разотру тебя.
Ксения смогла удержать приостывшую кружку, и большими глотками стала пить горячеватый чай. Внутри потеплело, стала отпускать дрожь и холод. Бабка помогла ей вылезти из бочонка, подняться на полок. Поддала немного жару – пар еще был белым, плохо прогретым. Но все же теплым. Старуха взяла с полки какою-то плошку, и стала растирать тело девушки желтой массой. По запаху стало понятно, что это мед, но с добавками. От массажа кровь быстрее побежала по телу, возвращая чувствительность коже и мышцам. Бабка еще поддала в каменку, теперь пар был горячее, и девушка почувствовала, наконец, что ей жарко.
– Вот и ладно, вот и согрелись. Полежи чуток, я одежку принесу, сполосну тебя и в дом.
Лежать на полке в бане было жарко, но так здорово – она жива, она будет жить, слезы все так же лились из глаз, но теперь скорее от счастья. Дай Господь этой женщине всех благ, за то, что стояла и ждала, когда девушка доплывет до берега, а потом кинулась помогать. Ей больше не хотелось вспоминать предательство Дэна, свою прошлую нелепую жизнь. И лежа здесь, в покосившейся баньке, она дала себе слово – больше никто не будет управлять ее жизнью, больше никто не подойдет к ней так близко, что сможет ударить в спину.
– А вот и я, вот принесла тебе одежду, да полотенца. Сейчас моемся, и в постель. Ты лежи, я все сама, не то скинешь мне тут робёнков. – Говоря все это, бабка бодро намылила травяную мочалку, и стала смывать с тела мед с каким-то жиром. Это получалось у нее удивительно ловко, да Ксения легко поддавалась ее рукам, которые напомнили ей руки матери, так же ловко купавшие ее в детстве. Бабка сполоснула ее водой с травами, с запахом смородины и мяты. Завернула в полотенце, и усадила на лавке.
– Предбанника то у меня нету, тута и одеваюся я. Сейчас дверь приоткрою, обтирайся, да надевай вот платье. Чистое оно, не боись, это специальная одёжа, после бани одевать. Все равно еще пот гнать будет, потом дам переодеться.
Ксения послушно вытерлась, не вставая с лавки и взяла протянутое ей бабкино ситцевое платье. Чистое и глаженое, оно было беленьким с узкими кружавчиками. Надев балахон через голову, девушка встала поправить подол, и качнулась в сторону.
– Не спеши, теперь уже спешить то тебе и некуда. Сиди, жди девять месяцев, не нервничай и не думай. На вот тапки старые, одень к дому дойти.
Они, почти обнявшись, дошли до домика, хорошо, что крылечко было низеньким, в одну ступень, иначе девушка просто не поднялась бы на него. В доме старуха провела ее в махонькую спаленку, с высоко взбитой кроватью. Под покрывалом обнаружилось пуховое одеяло и перина, все в веселеньком рисунке самошитого белья. Старуха уложила Ксению на огромную подушку полусидя, со всех сторон укрыла одеялом. Перина непривычно охватила тело снизу и сбоку, сразу обдавая теплом.
– Ну вот, жить можно. Сейчас чаю принесу с медом, потом спи.
Чай Ксения пила так же полусидя, почти не слушая бабкино бормотанье, и сразу провалилась в сон. Сон был глубоким, душно-жарким, с кошмарами, в которых она сперва тонула, потом ее допрашивали какие-то люди. Ей казалось, что она бежит куда-то, но руки и ноги связаны жаркими путами.
Очнулась она вечером следующего дня. Старуха сидела за столом, в комнате было сумеречно, маленькие оконца давали мало света, под иконами в углу горела лампадка. Белье на кровати, платье на Ксении – все было мокрым, хоть выжимай.
– Напугала ты меня девка, я уж и скорую вызывала. Они тебя забрать хотели, а ты кричишь, нет и все. Не отдала, так чуть сама рядом не легла. Врач сказала, если помрешь, меня посадит. Вставай, если можешь.
Ксения села, голова кружилась, на локте был виден след от укола. Но на удивление, чувствовала она себя хорошо. Положила руку
