на приготовление чая, наслаждался их блестящими радиопостановками, в финале каждой из которых ее главный герой неизменно обращался ко мне с молитвенным прошением изменить волей Создателя какой-либо фрагмент в своей судьбе. Благородному разбойнику Титу Хаггарду каждую ночь во сне являлась убитая им в горячке хмельной охоты волчица, у которой осталось пятеро беззащитных новорожденных волчат. Аптекарь Гелиос Пуассон не мог простить себя за оплошность при смешивании порошков, в результате которой впал в летаргию искусанный бешеным псом сынишка башмачника. Старый скиталец Асконий Пирс, неожиданно повстречавший под занавес жизни своего отпрыска, о котором даже не подозревал, просто хотел протянуть еще несколько месяцев, чтобы увидеть правнука и умереть счастливым. Отзываясь на просьбы и без труда подправляя в уме собственные истории из-за желания прослыть милосердным, я заметил, что неосознанно предвкушаю приток новых сил от благодарных жителей созданных моим воображением миров. Благородный разбойник Тит Хаггард перестал мучиться ночными кошмарами после того, как спас приговоренных к обезглавливанию крестьян. Аптекарю Гелиосу Пуассону удалось вывести сына башмачника из летаргии, которая, как выяснилось, случилась вовсе не от его снотворного зелья. Старый же скиталец Асконий Пирс прожил еще два самых счастливых года своей долгой кочевой жизни и скончался с именем правнука на устах.
Проспав не более трех часов после приятных хлопот по коррекции придуманных судеб, я тем не менее наутро чувствовал себя прекрасно. Струящийся поток энергий явно шел ко мне из всех пяти миров, отчего я даже потерял нужду подкрепляться пищей для нормальной жизнедеятельности, хотя продолжил без проблем наслаждаться ее вкусовыми качествами за завтраком, открывая неизведанные доселе тонкие оттенки и ароматы. Многое из того, что ранее казалось важным, типа намеченного ремонта квартиры, ежедневных оздоровительных пробежек или покупки нового телефона, отошло на задний план и потеряло свою актуальность. Вовлеченность в рутину дней окончательно сменилась тягой к вечному, возвышенному и прекрасному. Для меня не составляло труда вспомнить все услышанное за последние дни от однокурсников, преподавателей, ведущих теле и радиопрограмм и сложить из подобного винегрета фраз большую, полную смыслов поэму уровня золотого или серебряного веков в безупречной стихотворной форме. Однако полная гармония все же отсутствовала хотя бы потому, что я не просто в наслаждении созерцал свое открывшееся совершенство, но все время желал еще большего, стремясь соответствовать раз за разом поднимающейся планке идеала. «Почему всемогущему согласно легенде Богу приспичило создавать наш мир, от которого проблем не оберешься? — время от времени задавался я вопросом. — Пребывающее вне времени и пространства высшее существо в принципе должно быть свободно от всяческих вздорных желаний и потребностей, так как уже самодостаточно и находится в абсолютной гармонии с самим собой. Если же у предвечного духа возникает стремление творить, он тут же превращается в Создателя, который в полной мере редко бывает доволен своим творением, что влечет за собой бесконечные попытки усовершенствовать созданное, а значит определенную дисгармонию».
Подобные размышления поначалу немало озадачивали и привносили толику внутреннего дискомфорта, но в конце концов привели меня к выводу, что если для всякого творца не существует предела совершенству, то единственная возможная для него гармония заключена исключительно в акте созидания. Поэтому я решил направить свой фантастический потенциал на то, чтобы создавать, сочинять, выдумывать, конструируя огромный новый мир, а не тратить время и силы на бесплодные раздумья. Мне нужно было начинать работу над настоящей книгой — не рассказом или повестью, а объемным романом, способным вобрать в себя хотя бы малую часть моего фонтанирующего художественными замыслами, творческими идеями и яркими образами воображения. К тому же из своего нового состояния я, даже если постараюсь, вряд ли набросаю что-либо, кроме шедевра. И не столь важно, сколько людей его поймут и оценят, ведь нужен он прежде всего мне, а мудрое время раньше или позже расставит рукописи, которые, как известно, не горят, по подобающим им местам.
Окрыленный очевидной догадкой, я все же решил не форсировать события и направился в институт, отложив начало воплощения грандиозной задумки до вечера. На лекциях и между ними в моей голове уже складывались первые главы будущего произведения, которые, правда, тут же мысленно переписывались, уточнялись и дополнялись. Я временами выходил из себя, вслух чертыхался, говорил невпопад, путал имена одногруппников и этажи здания, но при всем том переполнялся счастьем художника, объятого родовыми схватками созревшего в нем творения. Однако нас всех, счастливых, несчастных, богатых, здоровых больных, творцов и создателей подстерегает случай. Стремительно спускаясь по широкой парадной лестнице главного корпуса, я умудрился налететь на остановившуюся передо мной студентку, что было немудрено в моем состоянии.
— Осторожнее! Смотри куда летишь! — вскрикнула она, чуть не выронив из рук звонивший телефон.
Мне, по идее, следовало рассыпаться в сбивчивых извинениях и побежать дальше, но мельком взглянув на ее лицо с расширившимися от легкого испуга темными глазами, я впервые за долгое время по-настоящему растерялся.
— Привет, Оксана! Давненько не виделись, — сказал я чужим голосом, ощущая проступающую на щеках краску смущения.
Признаться, после произошедшего со мной за последние дни у меня была уверенность, что подобные казусы, свойственные прыщавым подросткам, но никак не вершителям судеб созданных миров, навсегда остались в прошлом. Однако привыкшая преподносить сюрпризы жизнь внесла свои коррективы в мои скороспелые выводы. Девочка из параллельного класса, которую я, будучи школьником, тайно и безнадежно обожал, самым неожиданным образом вновь взволновала мою кровь, в мгновение ока приземлив меня из заоблачных высот полета безудержной фантазии на одну с ней ступень широкой лестницы родной альма-матер.
— Какой ты до сих пор, Максимка, шустрый! Пора становиться более степенным! — смягчившись, пошутила она. — Домой уже спешишь?
Я ответил утвердительно и из вежливости поинтересовался, как ее дела. Закончив школу, мы поступили в один вуз, но на разные факультеты, однако в стенах института почти не виделись. Оксана обтекаемо дала понять, что живет веселой и насыщенной жизнью, а вот когда принялась перечислять наших общих школьных знакомых, на подробности не поскупилась. Вскоре мне пришлось пропускать через себя абсолютно не нужную информацию о том, кто куда уехал, с кем живет, где учится, работает, тусуется и какими авиакомпаниями летает загорать. Я уже собирался ненавязчиво перевести разговор на какую-нибудь отвлеченную тему, как она с деланным ужасом во взоре полушепотом заявила:
— Слышал про Сашку Гавриленко?
— Нет, а что случилось? — вырвалось у меня с некоторой фальшью в голосе.
— Убили на днях! Дружки-уголовники подначивали его запчасти воровать и бензин сливать на станции техобслуживания автомобилей, а он ни в какую! В итоге застрелили прямо в подаренной отцом новой иномарке! Так и умер, обнимая
