чуть замёрзшие в тени леса, и от этого стало так спокойно на душе, что девочка закрыла глаза, выпивая напиток.
Темнота…
Перед ней огромное кровавое поле. Трупы горели в драконьем пламени, и от этого зрелища затряслись руки. Эти люди — её дорогие подданные — лишились своих жизней на её глазах, а она даже не успела их прикрыть. Раздался вопль. Она подняла полный дикой ненависти взгляд на парящего над полем дракона. Сердце бешено колотилось, дыхание сбилось, но она уже не контролировала это. Дракон. Должен. Умереть. Сейчас же.
Вот он, перед ней. Они высоко, магия не должна задеть выживших.
Вспышка. Резкая боль…
Девочка проснулась с раскалывающейся от боли головой и слишком быстро бьющимся сердцем. Отчаяние с вкраплениями гнева — вот что пронизывало Нору насквозь, заставляя руки бесконтрольно дрожать. Она села и, схватившись за голову, попыталась успокоиться.
Пара минут — и девочке стало легче. Она посмотрела на время: всего лишь шесть часов. Маша всё ещё спит, а Жердже в это время всегда на работе: смена начинается в три ночи и заканчивается в час дня. Тяжело вздохнув, Нора тихо поднялась с кровати и вышла из спальни, чтобы не будить подругу.
Поставив чайник греться, она взяла свой дневник и стала записывать сны, вновь пропуская их через свою душу. Она не могла понять, почему же они вызывают у неё чувство дежавю, как будто с ней это уже было, как будто она их уже видела, причём не во сне, а наяву. Будто когда-то она пила чай в компании умудрённого жизнью старичка, а потом видела эти кровавые реки, дракона и знала: от её действий зависит многое, а за плечами стоит что-то столь важное, что и собственная жизнь может быть поставлена на кон. И даже больше — она хотела защитить это что-то любой ценой и безмерно винила себя в том, что не смогла прикрыть своей рукой всех тех погибших воинов. А ведь могла. Это всё заставляло сердце больно сжиматься, а к горлу подкатывал ком печали, предвещающий слёзы. Но нет, она не заплакала: всё-таки, сон — это только сон, и Нора разумом понимала, что это лишь плод её воображения.
Налив себе чай, она запила им таблетку от головной боли и ещё несколько минут смотрела в заоконную даль, думая о том, насколько же всё это странно. За эти несколько минут она успокоилась окончательно, но никакой сонливости даже рядом не было, так что возвращаться в кровать уже не имело смысла. Зато имело смысл приготовить завтрак: наверняка Маша тоже скоро проснётся. Поэтому Нора достала из шкафа большую миску и стала замешивать тесто для оладушек.
— Как рано ты сегодня встала, — вдруг раздался мужской голос. На кухню вошёл Жердже, а Нора тут же посмотрела на время — нет, на часах только-только стало семь.
— Ты ведь должен быть на работе, — удивлённо заметила она. Отец же был одет так, будто то ли уже вернулся, то ли только собирается идти, но на вопрос дочери ответил:
— Я поменялся сменой. Поеду к часу, — он откашлялся, — Маша ещё спит, я так понимаю?
— Да, — девочка достала сковородку и стала обмазывать её маслом, — а мне сегодня снова приснился странный сон.
— Странный, потому что реальный? — догадался отец, наливая себе чай. Нора улыбнулась:
— Ага. Я будто и правда там была… — она пододвинула к нему дневник снов, — вот, почитай.
Жердже открыл тетрадь и пробежался взглядом по написанному. Кивнул головой.
— Вот значит как. Это всё очень хорошо.
— Чем же? — поинтересовалась Нора, но отец, как обычно, только загадочно улыбнулся и пошёл к себе в мастерскую.
Тут на кухню вошла сонная Маша и села на стул, прежде чем сказать что-то. Она — почти полноценный член их семьи, поэтому совсем не стеснялась ходить перед отцом подруги, с которым чуть не столкнулась в дверях, в ночной одежде.
— Доброе утро, — улыбнувшись, сказала ей подружка, — ты-то что проснулась так рано?
— Тебя рядом не было, вот и встала, — девочка зевнула и протёрла глаза. Нора знала: вот сейчас пройдёт пару минут, и Маша снова станет самым активным человеком в этой квартире.
Так и случилось: отсидевшись на стуле и окончательно проснувшись, Мария сделала небольшую разминку и отобрала у подруги половник, отстранив её от готовки оладушек. Не хотела она больше сидеть без дела.
— И как тебе спалось? — спросила у неё Нора.
— С тобой — как всегда замечательно, — весело ответила девочка, — а потом мне стало холодно. Открываю глаза — тебя нет, а так и спать неуютно, — она ловко разлила очередную порцию будущих оладий по сковороде.
Подруга рассмеялась: иногда ей кажется, что Маша к ней привязана больше, чем она к Маше.
Ещё немного времени прошло, прежде чем завтрак был готов. Девочки переоделись в нормальную одежду и пригласили за стол Жердже, чтобы поесть всем вместе. Маша по-хозяйски достала из холодильника своё любимое варенье, которое сама же и привезла в подарок с поездки на море, и стала кушать с ним, в то время как Нора и её отец считали, что так будет слишком уж сладко. Но эта девочка большая сластёна: заливая сладкие оладушки вареньем, она запивала всё это чаем с четырьмя ложками сахара, а после ещё и не отказалась от молочного шоколада.
— Когда там у вас выступление, говорите? — вдруг поинтересовался отец.
— Завтра, — ответила ему Нора, — я же говорила тебе ещё в пятницу!
— И всё-таки, мне нужно было уточнить, — он как будто что-то просчитывал в своей голове, — а во вторник у вас ничего не намечается?
— Кажется, нет, — девочка неуверенно посмотрела на подругу, но та только подтвердила её слова, — а что?
— Нора, нам пора вернуться домой, — неожиданно слишком серьёзно заявил Жердже, будто уже всё решил и его решение не подлежало апелляции.
— Что? — переспросила дочка, которой показалось, что она ослышалась.
— Мы улетаем в среду утром. Я уже достал билеты.
— П — постой, куда это мы улетаем? — не понимая ничего, Нора слегка подалась ближе к отцу, взглядом требуя ответа. Но он как будто этого не заметил: встал и убрал тарелку за собой.
— Помоете тут, хорошо? — сказал мужчина и вышел в прихожую. Подружки встревожено переглянулись и вышли за ним.
— Нет, не хорошо! Эй, что всё это значит? — Нора встала у самой двери и не дала пройти отцу, когда тот уже накинул пальто и взял зонт. Она продолжала требовательно смотреть на него, желая получить ответ здесь и сейчас, но он отпихнул её и, прежде чем выйти, сказал:
— Объясню
