руку на наследника одного из влиятельнейших аристократических родов страны?
Это были пафос и бравада чистой воды, основанные на словах задержавшего меня магра, но они возымели действие. Полицай скривился и убрал руку с дубинки. Меня опустили на землю и освободили ноги, чтобы я мог идти своим ходом.
Едва я переступил порог здания, из меня выкачали все силы. Взглянув на слегка подправленный мною источник магической энергии, я с грустью увидел, что тот опустел. В принципе, логично лишать магов-заключённых силы, иначе их не смогли бы удержать силой. Но всё же я надеялся, что некоторые способности у меня останутся.
«Не боись, прорвёмся», — коротко отреагировал на моё расстройство Архос.
Далее последовали стандартные для подобного учреждения процедуры: дезинфекция, помывка и смена личной одежды на арестантскую робу далеко не первой свежести, на которой в самом низу красовался вензель с зажатой в кулаке букве «Д». Как подсказала память Никиты, это был герб Державиных. Всё про всё заняло полчаса, спустя которые тот же визгливый полицай отворил дверь в общий зал и. толкнув меня между лопаток, прошипел в спину:
— Располагайся, красавчик! Тебя уже заждались!
На меня тут же обратили внимание под сотню пар глаз. В зале под сто пятьдесят квадратных метров были расставлены почти два десятка металлических столов со скамьями, прикрученными к полу. Контингент тут был соответствующий. Судя по взглядам, бросаемым в мою сторону, безгрешных тут не было. Все разделены на группки с главарями, подпевалами и местными «девочками». По краям зала стояло два десятка магров, скучающе взирающих куда угодно, только не на меня.
— О, никак державинский ублюдок пожаловал в нашу обитель! — крикнул кто-то с балкона, опоясывающего общий зал.
Только тут я понял, какую подставу организовали мне тюремщики, оставив робу с гербом. Если здесь находятся враги моего рода, они непременно опознают меня. Что, собственно, и произошло.
Вот только этого ещё мне и не хватало: без магии, с чужим мозгом и немощным телом в замкнутом пространстве с неизвестным количеством врагов.
— Эй, куколка, иди-ка сюда, — не унимался басовитый голос на балконе. — Я тебя своей ракомпоставленной барышней сделаю!
«Сейчас он умрёт», — мысленно констатировал я.
«Не будь максималистом, — отмахнулся на это Архос. — Давай лучше изувечим, пусть всю жизнь мучается».
Но мне было не до смеха, я уже приметил говорившего и теперь искал взглядом лестницу, по которой смогу забраться на балкон.
«Ты не потянешь пока, — неожиданно серьёзно заявил наставник, — а вот я, да! Дашь контроль?»
«Да!»
Из пальцев тут же выстрелила паутина и зацепилась за перила балкона. Моё тело взвилось в воздух, словно и не весило ничего. Через секунду я стоял напротив оскорбившего меня борова.
Удар ладонями по ушам, удар пальцами в кадык и удар основанием ладони в нос — всё это заняло ещё секунду. Боров взвыл на высокой ноте, но тут же заткнулся, получив локтем в солнечное сплетение и контрольный с колена в голову.
Тело упало с тяжёлым хлюпающим звуком в полной тишине. И только потом по толпе, что стояла с широко раскрытыми глазами, пронёсся ошарашенный: «Ох».
— Державин! — раздалось сбоку и почти равнодушно, но властно с едва различимыми нотками профессионального презрения. — Отставить мордобой! Живо вниз!
Я поднял глаза и отыскал говорившего. Дородный тюремщик, окружённый трёхслойным «коконом», не боясь стоявших вокруг него арестантов, буравил меня взглядом. Я счёл за лучшее подчиниться, тем более, что других желающих близко познакомиться со мной не нашлось. Спуск по лестнице под пристальными взглядами местного контингента занял чуть больше времени, чем подъём на паутине.
— Вот твоя конура на первое время, — почти добродушно указал тюремщик на одну из дверей. — Посиди в одиночке за драку и не высовывайся, если жизнь дорога.
Он открыл глухую дверь с маленьким решётчатым окошком, пропуская меня внутрь каменного мешка полтора на полтора метра, и тут же запер её за мной, чем отсёк потенциальных мстителей за избитого мной борова. Впрочем, именно сейчас я был весьма благодарен тюремщику. Он подарил мне столь необходимое время.
Внутри пахло сыростью и уже знакомой плесенью. Стены бугрились от небрежной отделки. И то тут, то там на них были заметны раздавленные трупы насекомых. Койка, прикрученная к стене, оказалась настолько узкой, что на ней можно было улечься лишь на боку. Но меня это не смутило. Мне срочно нужно было произвести некоторые изменения в своём теле.
Я улёгся на койке и закрыл глаза. Секунд пятнадцать ушло на то, чтобы полностью отключиться от внешних звуков и прочих раздражителей. Что было не очень хорошо, так как я вряд ли смог бы быстро среагировать на внезапную угрозу.
«Я покараулю, — отозвался Архос, — занимайся!»
«Спасибо».
«Только протяни паутину в пятнадцати сантиметрах от пола. И вторую нитку на уровне шестидесяти сантиметров. И позови пару-тройку ближайших пауков».
«С паутиной я справлюсь, а вот с пауками не знаю».
«Эх, молодёжь… Ладно, дай мне ещё ненадолго управление, я сам всё сделаю, а ты занимайся перестройкой».
«Вот даже как? — подумал я. — Отлично».
Отключив все внешние рецепторы, чтобы не отвлекали от процесса, я сосредоточился на мозге. Мне нужно было мочалку, что отвечала за деятельность приобретённого мною организма, превратить во что-то более-менее соответствующее мозгу мага. И сделать это следовало совершенно без магического ресурса.
«У тебя есть паучья магия, — недовольно проворчал мой учитель. — Черпай оттуда».
Я потянулся к тонкой полупрозрачной шёлковой нити, возникшей перед моим внутренним зрением, и ухватил её сознанием, словно ловкими пальцами.
Когда я лишь задумался о запущенности неразвитого мозга Никиты, усугублённой влиянием наркотиков и алкоголя, то хотел просто устранить последствия его разгульной жизни. Но сейчас мне пришла мысль получше. Я рассматривал «чертежи» собственного мозга, центральной и периферической нервных систем и чувствовал, как подрагивает в нетерпении нить паучьей магии, желая воссоздать своего настоящего носителя.
«Разреши ей, как мне! Она всё сделает!» — шептал на грани слышимости Архос.
И я решился.
Процесс оказался куда более длительным, а, главное, болезненным, чем я ожидал. Меня разрывало на части, затем перемешивало, складывало, словно мозаику, а затем снова в ярости ломало и распыляло чуть ли не на атомы. Я не только потерял ход времени, но вообще какую бы то ни было связь с окружающим миром.
Но самой страшной оказалась боль. Она затапливала всё моё существо. Я уходил от неё на другой, более глубокий уровень сознания, но она отыскивала меня и там и снова заполняла каждую клеточку. Мне впервые в жизни захотелось умереть. Но все связи с телом были отключены до окончания полной перестройки мозга и нервной системы.
Боль ослепляла и доводила до границы, за которой пряталось безумие. Именно поэтому я
