гляди, как бы опосля такого отдыха целым остаться.
– А чего вы всё нас хаете? – неожиданно перешёл в нападение Влад, – Мы с вами по-доброму, а вы…
– Были добрые да все извелись, – оборвала его бабка, – Доедайте да на ночёвку будем укладываться.
– Ты, – бабка ткнула пальцем на внучку, – На кровать ступай, я на печи лягу, а вы в большой комнате на полу ложитесь. Кроватей у меня больше нет. Постелю вам тулупы на пол, а под голову вон рюкзаки свои кладите.
Мы согласно кивнули, выбора всё равно больше не было. Всё лучше, чем в машине спать.
Ночью я проснулся от какого-то монотонного бурчания. Я приоткрыл глаза и увидел, что в кухне, за печью, кто-то возится. По голосу я понял, что это была бабка. Слабое пламя свечи дрожало во тьме и отбрасывало по стенам неровные тени. Я прислушался, пытаясь разобрать что она там бормочет.
– А то, глядишь, примет Мизгирь новую жертву, да и оттает, подсобит нам, осерчал, родимец, на нас. Да и есть за что, оставили мы его голодного. Анатолий хорош, он во всём виноват. Следить должон был. Грех на ём. Мизгирь такого не оставит ему.
Я внимательно слушал, что мелет бабка, сонным умом воспринимая всё, как сущую ересь.
– Так и есть, сумасшедшая, – подумал я про себя, и только было хотел повернуться на другой бок, как услышал ещё один голос, явно не бабкин. Но и на голос Славяны он точно не походил. Это был какой-то загробный голос, идущий словно из-под пола, глухой и сдавленный. Я не разобрал слов, но вот бабка вдруг охнула.
– Бат-тюшки, а что если… Если зря я Анатолия ругаю. Может он их нарочно прислал! Вместо себя?!
И тут же, словно опомнившись, убавила громкость и вновь зашептала:
– Ступай-ступай, спи, спасибо тебе за совет. Да поешь что принесла.
Я вспомнил лакомство, унесённое бабкой за печь, и чуть было не изверг ужин из себя. Чёрт возьми, кого она там кормит за печью? И что за голос ей отвечал? Ведь в избе никого кроме нас не было.
– Может там кровать стоит, а на ней… Ну дед, например, парализованный, – я пытался найти какое-то логическое объяснение всему происходящему.
Но усталость оказалась сильнее и вскоре сон сморил меня.
Глава 2
Когда я проснулся, за окном уже было светло. День наступал ясный и погожий. О вчерашнем дожде напоминала только расквашенная дорога, но небо было голубым, и лёгкий ветерок, колышущий занавески на приоткрытом окне, уже обдувал землю.
Я сел, протирая заспанное лицо, и осматриваясь. Славяна хлопотала у стола, в светлом платье, с синей лентой в волосах, вся в облачке белой муки, она напоминала сказочную фею и была поистине прекрасна. Влад сидел за столом и, подперев рукой голову, любовался девушкой, а та месила тесто. Бабки нигде не было видно. Я поднялся, потянулся, и прошёл к столу.
– Доброе утро всем! А где можно у вас умыться? – обратился я к Славяне.
– Мы летом во дворе умываемся. Там рукомойник прямо за крылечком, а вот тебе полотенце.
Девушка протянула мне чистое полотенце, приятно пахнущее горькими травами, я сразу вспомнил бабушкин шкаф, в котором развешивала она полынь, чтобы моль шерстяные вещи не портила, и на душе разлилось тепло.
Я уже дошёл до порога, но тут же развернулся и спросил у Славяны:
– А кто ещё с вами живёт?
Девушка удивилась моему вопросу:
– Никого. Мы вдвоём с бабушкой живём… А почему ты спрашиваешь?
– Да бабушка твоя ночью разговаривала с кем-то в углу, за печью.
Славяна вспыхнула и, опустив глаза, принялась усерднее месить тесто:
– Она просто старенькая уже и верит во всякое… Ну, как сказать, у нас раньше тут люди поклонялись существу, вроде как паука огромного, Мизгирь называется. Оттого и деревню-то нашу так прозвали, кстати. Ну, и считалось, что души умерших предков тоже пауками становятся и продолжают жить после смерти в своём доме. Вот бабушка и «кормит» их, и разговаривает. Ну, верит она в это всё.
– А ты? – спросил Влад, – Ты тоже веришь?
– Я? – девушка помолчала, – Я не знаю. Я уважаю память предков, но считаю, что Мизгирь это всё лишь некая аллегория. Нужно было людям в тяжёлые времена верить во что-то, что их, якобы, защищает, помогает. Говорят, что в лесу есть даже некий храм в честь этого Мизгиря. Но я никогда там не была. Может и нет его вовсе, так, выдумка одна.
– Понятно, – кивнул я и позвал с собой Влада, – Идём умываться!
Влад нехотя поднялся со стула и оторвал взгляд от Славяны.
– Идём, – ответил он и поплёлся за мной.
Когда мы вышли на улицу, я спросил у него:
– Ну, и что ты обо всём этом думаешь?
– А что мне думать? Саныч в принципе поведал мне всё то же самое, что и Славяна нам сейчас рассказала.
– Бабка ночью говорила с кем-то за печью, – сказал я.
– Так ведь Славяна объяснила, что она в духов верит и кормит их своей бурдой, – усмехнулся Влад.
– Да, – ответил я, – Только вот в чём загвоздка, я слышал ночью ещё один голос – ей кто-то отвечал.
Влад выслушал меня с долей иронии, и, как я и предполагал, списал всё на мою усталость и сказал, что мне просто приснился этот голос за печью. Я махнул рукой, устав доказывать, что всё было наяву, и пошёл умываться.
Рукомойник, прибитый к стене дома, был полон свежей прохладной воды, и на её поверхности плясали искристые блики от солнца, поднимающегося из-за леса. Я повесил полотенце на заборчик, отделяющий двор от сада, и, зачерпнув полную пригоршню воды, плеснул себе в лицо. Кожу тут же обдало сотнями тонких ледяных иголочек, заморозило, защипало, а я плескал ещё и ещё, пока не перехватило дыхание, а после жар разлился по всему телу, и я почувствовал необыкновенный прилив сил и бодрости. Утро занималось над деревней. Где-то вдалеке закричал петух, и я удивился, что здесь и правда, оказывается, течёт мало-помалу жизнь и есть люди. Влад тоже умылся и мы пошли в дом.
Бабка уже хлопотала на кухне, невесть откуда пробравшись в избу, ведь мимо нас она не проходила, мы всё время были у крыльца. Видимо, в доме имелся ещё один вход. Мы встали у двери в ожидании бабкиного нападения, сейчас наверняка скажет, чтобы мы пили чай и поскорее мотали отсюда. И каково же было наше удивление, когда та вдруг открыла рот и елейным голоском пригласила нас к столу:
– Проснулись уже, ребятки? Дак айдате к столу, завтрекать станем, чем богаты тем и рады. Не обессудьте.
Мы настолько оторопели от такой перемены в бабкином поведении, что застыли у порога, не решаясь сделать хоть шаг.
– Дак чего стоите-то, как не родные? Садитесь, баю, исть станем. А опосля я вам дорожку-то подскажу, как к самому грибному месту пройтить.
Мы сели за стол, полные изумления и недоверия. С чего бы вдруг такое благодушие? А бабку словно подменили, она и улыбалась нам, как долгожданным внукам, приехавшим наконец-то в гости, и подкладывала пшённой каши в тарелки, и заглядывала нам в глаза, будто пытаясь прочитать там ответы на какие-то свои вопросы. В конце-концов, бабка заявила:
– Я вас до опушки-то провожу, а дальше сами ступайте. Там недалёко. Места у нас и правда грибны да ягодны, это Анатолий не соврал. Только я вам всё-таки про одно место скажу, где особливо грибов-то много. Значится так. Как в лес войдёте, ступайте прямо, там тропку видать, дойдёте до горелого дуба, повернёте налево.
– А как нам этот горелый дуб найти? – спросил я.
– Да там мимо не пройдёте, он аккурат возля тропки стоит. Много лет уж как молния в яво попала, надвое расколола. Чёрный весь, до самой земли раскроен, а стоит однако ж, не падает, крепко корнями-то держится. Как мы все тут…
Бабка задумалась, но тут же осеклась и вновь заулыбалась своими сухими тонкими губами.
А у меня
