Активисты в большинстве стран говорили на языке христианской войны, но немецкий подход к войне все-таки выделяется своей повсеместной готовностью выявлять дело нации с волей Бога и духовным возвышением, что было особо свойственно Германии в 1914 г. Мы имеем дело здесь не просто с несколькими знаменитыми проповедниками.
Конечно, любое утверждение о национальном настроении должно быть сделано с осторожностью. Не одно поколение ученых утверждало миф, что европейские нации были объяты общей национальной солидарностью в поддерживании друг друга в грядущей войне. Но у многих людей были сомнения на этот счет, и дальнейшие события подтвердило их правильность. Но говоря о мифе, ученые подтверждали мнение элиты в Германии, существовавшее в 1914 г., и которое, несомненно, было глубоко патриотическим и, как вся их идеология страны, имело сильно религиозную окраску. Постоянная пропаганда таких идей в течение последующих лет сделали их абсолютно банальными[14].
В Германии протестантские священники и теологи откровенно ликовали в начале войны. Христианские лидеры относились к войне как духовному событию, в котором их нация играла мессианскую роль как в Европе, так и во всем мире. Образованные христиане увидели в духовном возбуждении к началу войны предвкушение вечного блаженства. Война казалась всем небесным откровением, новой Пятидесятницей. В текстах того времени регулярно встречается словосочетание «Божественное откровение» (так называется в Германии книга Библии, известная в Англии как «Откровение»). И это новое преображение, или прославление данного понятия, силой своего слова утверждали проповедники, используя его в целях воздействия пропаганды войны на национальное настроение. Их намерения выразил министр Тюрингии Адам Рицхаупт: «Какое еще мирное время может поднять нас до небес, как это всегда бывало с нами на войне?»[15]
В поисках союзников пропагандисты не имели проблем, опираясь на высказывания и другие сочинения немецких лидеров, которые также утверждали, что их империя стоит накануне священной войны. В 1914 г. один небезызвестный пастор, Дитрих Ворверк, похвалил Бога, Который царит на высоком небе с «херувимами, серафимами и цепеллинами». Он даже переписал молитву Господню:
«Наш Отец, с высоты небес поспеши на помощь к Своему немецкому народу. Помоги нам в святой войне, пусть Твое Имя, как звезда, ведет нас; приведи Твой Германский рейх к славной победе. Кто желает встать перед завоевателями? Кто желает идти на наш меч в могилу? Господь, да будет воля Твоя! Хотя хлеб войны будет трудным, истребляй врага каждый день смертью и десятикратно делай ему беду. Молим Тебя и уповаем в Твое милосердие прощать других, прости нам наши пули и удары. Не введи нас в искушение, чтобы мы позволили себе слишком слабый гнев в деле проведения справедливого правосудия. Избавь нас и нашего верного союзника (Австро-Венгрию) от лукавого и его слуг на земле. Твое есть Царство в немецкой земле. Через Твою руку помощи мы придем к власти и славе»[16].
Мы бы не обратили внимание на такого милитаристского пастора с демагогической начинкой, если бы не видели практически идентичные настроения у некоторых величайших немецких мыслителей и богословов, и это в то время, когда эта страна заслуженно могла претендовать на культурное и духовное лидерство в христианском мире. И во всех главных воюющих странах идея священной войны имела поддержку со стороны наиболее уважаемой части духовенства. Клирики, которые отошли от этих учений, — многие из них тоже были великие личности — сами были гонимы или вынуждены были сидеть в послушном бездействии.
В наше время радикальное мусульманское духовенство и его активисты очень часто цитируют религиозные оправдания для насилия в разумных пределах, из-за чего многие евреи и христиане даже сомневаются в том, является ли ислам религией или всего лишь милитаристским культом Судного дня. Однако христианские лидеры в 1914 и 1917 гг. придавали значение только абсолютно религиозным предпосылкам войны, осуществляемой государствами, что уже было замечено мною выше. И как выполнение ими завета Бога они использовали для этого хорошо известные религиозные термины, чтобы контекстуализировать акты насилия. Именно поэтому современные шииты вспоминают кровавые жертвы битвы в Кербале, а христиане говорят о Гефсимании и Голгофе. Христиане тогда, также как и исламисты сегодня, изображали свои войны в духе романтического прошлого, особенно из-за особого пристрастия к Средневековью.
Мы не имеем проблем в предоставлении титула крестового похода в средневековых христианских движениях за освобождение Палестины, ибо это было связано с теми идеологическим рамками, какими сегодня наши современники привыкли оправдывать причины своих поступков. Почему тогда мы должны отрицать статус святости военного конфликта 1914–1918 гг.?
Вера мира
Религиозные темы мощно резонировали у обычных людей.
Война проходила в мире, в котором религиозная вера была еще нормой, даже в развитых и индустриальных странах, не говоря уже о сельских и крестьянских общинах. Религиозный язык встречался повсюду на линии фронта, он был как воздух, которым дышали люди. Все эти религиозные интерпретации, всё, во что была готовность верить, — в сказки про ангелов и привидения — не появились в одночасье в августе 1914 г. Они настолько сильно врезались в сознание предвоенной культуры, что должны были бросить вызов идеям эпохи Просвещения. Во время войны значительно усилилось восприятие религиозных измерений в том возрасте, когда смерть была неестественной, и требовалось много усилий, чтобы понять капризы провидения и судьбы[17].
По всему миру волнующие события войны создавали духовные волнения, от которых ломались границы обычных религий и традиции. Общественная жажда духовных проявлений была очень очевидна на протяжении военных лет. Хотя истории Монса сейчас в основном забыты, католический мир все еще чтит чудотворное явление Фатиме в Португалии в 1917 г., когда Дева Мария принесла утешение и советы сильно измученному континенту. Каждая нация имела свои мифы или легенды, связанные с чудесными явлениями на линии фронта, и они имели широкое признание. Русские тоже знали явление Богородицы их военным силам возле Августово в 1914 г., французам всегда помогала Дева выжить от нашествия. При этом французы создали свою мифологию военного времени, в которой есть известная легенда о «Лес Мортсе» (пусть мертвые встанут!), рассказывающая, как численный перевес был сохранен не ангелами, а восставшими из мертвых французскими солдатами. Снова и снова мы слышим от солдат слова уверения, что их давно умершие товарищи шли в бой вместе с ними[18].
Если жажда духовности была безграничной, то умение держать это новое вино в пределах старой институциональной бутылки было строго ограничено. Как можно устоять в любом возрасте от той проповеди материализма, исповедуемого элитой, и не поддаться при этом натиску мистических спекуляций? Глядя на распространение видений и откровений, мы склонны думать, что
